Дон Румата с проспекта Вернадского
Шрифт:
Комментировать их без ведома Яковлева я счел для себя неприемлемым, и журнал устроил мне встречу с Александром Николаевичем. Он прочитал одну или две записки, тяжело вздохнул и сказал: "Боже, сколько же ерунды мы тогда понаписали. Но историю, увы, не исправишь. Печатайте! Только вы не думайте, что каждая из таких записок равнялась постановлению секретариата ЦК. Многие из них, к счастью, писались только для галочки и ложились под сукно, чтобы мы могли со спокойным сердцем сообщить наверх, что меры по сигналам общественности приняты".
В общем-то я знал это и раньше, как знал и то, что не меньше было и "указов прямого действия", за их появлением следовали выговоры, снятия и исключения... Но и те, и другие служили, с позволения сказать, правовой базой для идеологических экзекуций. Иногда - в непосредственной форме, например, путем снятия
Но как Аркадий ни веселился, читая этот подзаборный лай, я видел, что даром все это кампания для него не проходит, и он начинает по-настоящему нервничать и злиться. Ведь если уж говорить серьезно, то даже самые резкие сатирические выпады в то же "Тройке..." рождены, разумеется, не шизофреническим стремлением "охаять" и "очернить", словечками-кастетами, изготовленными в тиши парткабинетов, а самыми положительными намерениями, болью за свою родную страну.
Помню, Аркадий рассказывал, как, устав жить в обстановке открытого и скрытого недоброжелательства, он, может быть, с изрядной долей наивности, напросился на прием к секретарю ЦК КПСС П.Н.Демичеву, был вежливо принят и внимательно выслушан. "Аркадий Натанович, - было сказано ему, - ищите врагов пониже, в Центральном Комитете их нет". Теперь, когда документы ЦК опубликованы, можно судить об искренности этих слов воочию. Да и тогда было нетрудно догадаться... Не помню уж точно, в каком году, где-то в 70-х, в Японии состоялся Всемирный конгресс фантастов, куда Стругацкие получили персональное приглашение. Не забудем, что Аркадий в совершенстве знал японский, он был офицером-переводчиком, участникам войны на Дальнем Востоке, не говоря уже о том, что он был ведущим советским переводчиком японской классической литературы. Но поехал на конгресс "наш" человек, главный редактор журнала "Техника -молодежи", не написавший в фантастике ни слова.
Да, и писателям, и редакторам, и даже иным работникам идеологических отделов приходилось быть осмотрительными, произносить ритуальные речи на партсобраниях, порою жертвовать второстепенным, чтобы сохранить главное - очаги культуры, очаги разума, чтобы спасти людей от расправ. Если угодно, совсем, как посланники Земли на Арканаре. Да и сам Аркадий выглядел в этой среде благородным Руматой Асторским, который боролся изо всех сил, чтобы вбить в башку своим читателям идеалы справедливости, /уж извините за немодные ныне слова/, о которых многие /может быть, честнее было бы сказать "мы"/ имели весьма смутное и искаженное представление. За такие компромиссы расплачивались дорого - инфарктами, жизнью, иногда самоубийствами... Тех же Стругацких очень напористо выставляли из страны, они многим стояли поперек горла.
Одно время слухи о том, что Стругацкие твердо решили махнуть за бугор, распространились весьма широко. Уверен, что это делалось сознательно, чтобы подтолкнуть их к действиям, за которые потом их же стали бы поносить на всех углах. Один раз я даже держал пари с работником Госкино, который с торжественным видом сообщил мне точную дату их выезда. Мне не нужно было звонить Аркадию для перепроверок, ведь я знал братьев лучше, чем работники кинокомитета. Уехать Стругацким из страны было так же невозможно, как Антону-Румате заявить вдруг: заберите меня отсюда , я больше не желаю этого видеть... Вот тогда-то и было заключено пари с месячным испытательным сроком на бутылку коньяка. Бутылку я не без удовлетворения отнес Аркадию. Проигравший товарищ, видимо, искренне прочувствовал свою вину - коньяк был очень хорошим.
Я ничего не имею против уехавших, каждый волен жить там, где ему лучше. Пусть живут. Пусть приезжают в гости - милости просим! Но я отрицаю их право учить нас, как надо жить. Напротив, я думаю, что те, кто остался, как Стругацкие, как Юрий Трифонов, как Алесь Адамович, кто сохранил, несмотря на все чинимые препятствия, своих издателей, своих читателей, кто не предал своих единомышленников / а у Стругацких их были миллионы, особенно среди молодежи/ принес стране, народу гораздо больше пользы, больше способствовал разрушению той системы, под обломками которой мы и поныне задыхаемся.
Мы
Но все же времена уже были не те - замолчать Стругацких не удалось, подорвать читательскую любовь к ним тоже. В отличие от Булгакова авторам удалось дожить до того дня, когда та же гонимая некогда "Сказка..." была напечатана - в молодежном журнале с полуторамиллионным тиражом. /Тираж "Ангары", между прочим, был всего 3000 экземпляров/. А вот дожить до выхода хотя бы первого тома собрания сочинений у себя на родине Аркадию Стругацкому не довелось.
К моему сожалению, в 80-ых годах, когда с выходом каждой их книги я все больше и больше убеждался, какое это незаурядное явление в русской культуре - братья Стругацкие, мы стали встречаться реже. С легкой руки моей, тоже уже покойной жены, кстати, постоянного и пробивного редактора их сочинений в журнале "Знание - сила", где Стругацких печатали даже в те годы, когда их не печатали больше нигде / я до сих пор не могу понять, как это знаньевцам удалось тогда напечатать "Миллиард лет до конца света/, мы с ней не только заочно, но и непосредственно стали называть Аркадия классиком. Он охотно откликался. Должно быть, понимал. что мы не шутим.
Но работали братья так же напряженно, а здоровье Аркадия становилось все хуже, хотя он по-прежнему вскидывался, как только до него доходили слухи об очередной пакости, которую затевали против них и фантастики в целом два комитета - Госкино и Госкомиздат. Объяснить их действия - даже по меркам того времени - было невозможно. Почему, например, не был разрешен к постановке идеологически безупречный, антимиллитаристский "Парень из преисподней"? Почему "Трудно быть богом" было отдано на откуп западногерманскому режиссеру? /Хотя я и не согласен с Борисом, считающим работу П.Флейшмана неудачной/. Только потому, что его авторами были Стругацкие... Точно так же можно спрашивать: почему Евтушенко не позволили сыграть роль Сирано де Бержерака, почему Шукшину запретили поставить "Степана Разина", почему много лет лежал на полке "Андрей Рублев" Тарковского... Ну, не любило Госкино слишком самостоятельных художников...
С Госкомиздатом дела обстояли проще - там прежде всего дело было в конкуренции, а работники комитета сами хотели иметь доходы с изданий. Так как бумаги в эпоху всеобщего дефицита постоянно не хватало, /а сейчас оказалось, что в стране ее сколько угодно/, то главная редакция художественной литературы без всяких колебаний отдавало предпочтение очередному собранию сочинений Казанцева и другим своим духовным единомышленникам. А Стругацкие так и не дождались своего собрания сочинений, пока не появились частные издательства, хотя даже в Америке вышел их двенадцатитомник.