Донецко-Криворожская республика. Расстрелянная мечта
Шрифт:
АПОЛИТИЧНЫЙ, ПАТРИОТИЧНЫЙ РУССКИЙ КРАЙ
Если университетский Харьков всегда отличался вольнодумством, то рабочие регионы Юга России длительное время проявляли полную аполитичность. В 1890 г. под секретным надзором полиции пребывало всего лишь 82 постоянных жителя огромной Екатеринославской губернии, отнесенные к разряду «неблагонадежных» [79] .
«Донбасс отвергал любые политические группировки. Политическую атмосферу Донбасса считали отравляющей и опасной все партии», — пишет Куромия. Экстраполируя свои выводы на всю историю этого региона, включая и нынешние времена, американо — японский исследователь добавляет: «Донбасс всегда был «выходом», спасением, альтернативой политическому конформизму или протестам» [80] . Может быть, этот вывод кому — то сегодня покажется спорным. Но если все — таки принять его, то в этих словах
79
Friedgut, т. 2, стр. 20.
80
Куромія, стр. 21.
Упоминания какой — то деятельности социалистических организаций в пролетарском Донбассе появляются в 1899 г., когда в Юзовке были замечены листовки и брошюры РСДРП с пометкой «Донецкий комитет». В 1902 г. появился Донецкий социал — демократический союз горнозаводских рабочих с центром в Ростове — на — Дону. При этом деятельность подобных немногочисленных и невлиятельных организаций была сосредоточена в основном в крупных городах и фактически не распространялась на шахтерские поселения [81] .
81
Friedgut, т. 2, стр. 116.
Революция 1905 г. привела к резкому росту забастовок и рабочих бунтов во всех промышленных регионах России, включая Донецкий бассейн. Однако, по мнению Сюзан МакКаффри, «в целом рабочие Донбасса не бастовали так часто, как их собратья в Санкт — Петербурге, и эти забастовки не были столь политически выраженными» [82] .
После пика революционного движения в 1906 г., когда в общей сложности в забастовках приняло участие до 100 тысяч рабочих Донбасса, каждый год число бастующих неуклонно уменьшалось. В 1909 г. оно уже составляло всего 12 тысяч человек. Очередной всплеск забастовочного движения пришелся на 1912 г. (25 800 участников забастовок) и был вызван Ленским расстрелом [83] . Но если раньше забастовки в основном носили социальный характер, то с этого года наметилась тенденция роста сугубо политических стачек. Данная тенденция сохранилась вплоть до 1917 года.
82
McCaffray, стр. 134.
83
Friedgut, т. 2, стр. 175.
Как выяснилось позже, в политизации забастовочного движения в России вообще и в Донбассе в частности после 1914 г. определенную роль сыграли и спецслужбы Германии. В меморандуме небезызвестного Александра Парвуса (он же Израиль Гельфанд), составленном в адрес министерства иностранных дел Германии в марте 1915 г., звучали следующие предложения: «Есть возможность организации забастовок в шахтерских районах Донецкого бассейна и, при определенных условиях, на Урале… Политические забастовки можно было бы легко организовать там в среде шахтеров, если будет выделено хотя бы минимальное финансирование» [84] . Стоит заметить, что «план доктора Гельфанда» вызвал большую заинтересованность у немецких спецслужб, а сам Парвус сыграл определенную (по мнению ряда современных историков, очень значительную) роль в финансировании революционного движения в России.
84
Germany and the Revolution, стр. 142.
Постепенный рост активности социалистов в рабочих регионах отразился на росте их популярности в Донбассе. В 1906 г. в первую Госдуму России от Екатеринославской губернии, среди прочих, был избран шахтер из Юзовки Митрофан Михайличенко, представлявший меньшевистское крыло РСДРП и примкнувший в Госдуме к группе «трудовиков». Правда, популярность агитатору принесли, в первую очередь, не его пламенные речи, а… юзовские черносотенцы, избившие будущего депутата за год до выборов [85] .
85
Государственная Дума, стр. 378–379.
О большевиках же во многих районах Донбасса чаще всего вообще не слыхивали. Во время Первой мировой войны в Юзовке, к примеру, насчитывалось всего десяток членов РСДРП(б). По свидетельству Троцкого, в июле 1917 г. две тысячи шахтеров на коленях, с непокрытыми головами, в присутствии пятитысячной толпы торжественно присягали: «Мы клянемся нашими детьми, Богом, небесами и землей, всем, что
86
Friedgut, т. 2, стр. 224; Trotsky, стр. 287–288.
Еще менее популярными, чем большевики, до 1917 года в Донбассе были украинские партии, как, собственно, и украинская идея в целом. Жители промышленных регионов Юга России считали себя преимущественно русскими и многие из них с удивлением узнали о том, что их земли считаются составной частью Украины, лишь с появлением Универсалов Центральной Рады в 1917 году (а в некоторых регионах современной Украины об этом не догадывались вплоть до немецкой оккупации 1918 года).
Фридгут отмечает высокий уровень русского патриотизма среди рабочих Донбасса вплоть до революции. В 1897 г., в день тезоименитства императора группа рабочих фабрики Джона Юза явилась в дом шефа полиции Рубцева и выразила неудовольствие в связи с тем, что над полицейским управлением не висят государственные флаги, в то время как даже над самыми бедными домами Юзовки жители вывесили российские знамена в честь праздника. Металлурги пообещали нажаловаться на полицейских высшим властям. Когда в остальных регионах России пролетарии устраивали акции протеста против военного призыва рабочих, в Юзовке, наоборот, собирались массовые митинги в поддержку «войны до победного конца», а скромная попытка нескольких большевиков и меньшевиков устроить подобие оппозиционной акции завершилась их изгнанием, совершенным самими горожанами. По мнению Фридгута, это объяснялось тем, что «патриотические чувства имели сильные корни среди населения Юзовки» [87] .
87
Friedgut, т. 2, стр. 64–65, 216.
Подобная же картина наблюдалась вплоть до Февральской революции. Когда большевик Острогорский в Щербиновке (ныне — Дзержинск) 2 марта 1917 г. попытался публично выступить против войны, местные работяги обозвали его «германским шпионом» и добились его ареста. Примерно в эти же дни в Харцызске большевик Вишняков попробовал выступить на патриотическом митинге меньшевиков, украшенном религиозными хоругвями и красными знаменами, но его речь не вызвала никакого сочувствия у публики [88] .
88
Там же, стр. 234–235.
В отличие от современных творцов нового украинского исторического мифа, практически все независимые исследователи сходятся в том, что жители регионов, составляющих ныне Восточную Украину, в своем большинстве к «украинской идее» относились совершенно равнодушно. Израильско — американский исследователь Теодор Фридгут пишет: «Ни в одном источнике, сообщавшем о трудовых организациях и революционных группах в Донбассе, нет упоминания о деятельности какой бы то ни было украинской партии на шахтах или фабриках, Были украинские группы в Харькове, и, кроме того, Донецкий союз горнозаводских рабочих имел некоторые контакты со «Спилкой». Проявлялась также некая деятельность в некоторых деревнях региона, где циркулировала и обсуждалась «малороссийская» литература. Только в 1917 году украинские партии добились кое — какого представительства на выборах в районные земства. Но даже тогда они не добились присутствия в шахтных и заводских Советах Донбасса» [89] .
89
Там же, стр. 124.
С этим выводом согласен и Гироаки Куромия: «Массовое украинское националистическое движение, кажется, обошло Донбасс… Крестьянское стремление к земле и свободе было сильнее, чем призыв украинского национализма, этого творения интеллигенции» [90] .
Такие же выводы относятся не только к рабочим районам Донбасса, но и к Харькову, который сами теоретики «украинской идеи» считали одним из своих центров. Даже современные украинские «государственники» вынуждены признать: «Документы… бесстрастно утверждают, что Харьков к началу марта 1917 года был весьма далек от украинского национально — освободительного движения» [91] .
90
Куромія, стр. 164.
91
Мачулин, стр. 18.