Донна Роза

Лин Айлин

– Oui, oui! (фр.: да, да), - округлив глаза, закивала портниха, а я прекрасно читала эмоции Аннетты, так явно проступившие на её симпатичном круглом личике: неприкрытый восторг и желание поскорее начать делать всё то, что я описала. Женщина обладала живым воображением и уже наверняка представила, как будет выглядеть платье с моими переделками и дополнениями.
– Я всё поняла, сейчас вот тут и тут подколю, и поеду назад, в свою мастерскую. У меня осталось совсем мало времени, а работы очень, очень много!
– бормотала она, споро

подгоняя инородный отрез к основному платью.

– Как замечательно вы придумали!
– качая головой, искренне восхитилась Эмилия.

– Грацье, - вздохнула я и устало и присела на край кровати.
– Ты выяснила, есть ли в этом доме книги?

– Есть малая читальня, - кивнула девушка.
– Провести вас?

Я задумчиво глянула в окно: время близилось к вечеру, скоро вернётся дон Риччи и предстоит разобраться с пропажей моих украшений.

А пока у меня было немного времени. Отчего бы и не потратить его на посещение библиотеки?

– Давай, - решилась я вставая.

Читальня располагалась тут же, на втором этаже, только в левом крыле. Помещение оказалось действительно чуть больше моей опочивальни. Два широких деревянных кресла, с лежащими на сиденьях набитыми конским волосом подушками, чтобы было хоть немного удобнее сидеть.

– Эми, иди по своим делам. Перекуси, - отпустила я помощницу, та радостно кивнула, а я прикрыла за собой дверь и устремилась к немногочисленным полкам. Никаких шкафов, просто вбитые в каменную стену деревянные стеллажи.

Много свитков из плотного пергамента, и всего пять книг. В кожаных страшно потрёпанных переплётах.

– Наверное, это самое настоящее сокровище, - прошептала я, беря в руки первую попавшуюся. Потемневшая и потрескавшаяся от времени обложка, мягкая и тёплая на ощупь. Удобно расположившись в ближайшем к окну кресле, трепеща и предвкушая, раскрыла книгу.

Я могла читать на местном языке. Это обстоятельство неимоверно обрадовало! Была только одна проблема: весь текст в книге оказался рукописным. Приплыли. И если местами автор старался выводить слова чётко и понятно, то в основном всё же куда-то спешил и строчки плыли.

Та же история была и с остальными фолиантами. Все они оказались пера одного автора, некоего Джованни Понтануэно и писал он трагикомедии и стихи.

– Нужно просто привыкнуть к стилю, - вздохнула, потирая уставшие глаза - так сильно я вглядывалась в текст, чтобы разобрать эти каракули, даже наши врачи писали разборчивее.
– Каллиграфии на вас не было, дон Понтануэно, - хмыкнула негромко и, вернув том на полку, отправилась прочь из скудной библиотеки.

В доме было тихо, в это время в той, современной мне Италии, большинство итальянцев отдыхали, этот период светового дня назывался пенникелла и обычно длился он с половины первого дня до четырёх вечера.

Вернувшись в комнату, присела за стол и посмотрелась в медную пластину. Она так и осталась стоять у меня.

Прежняя Роза была красивой. Это совершенно точно. Немного загореть и всё, все взоры мужчин будут её. Точнее, моими. Радовало ли меня это обстоятельство? Говорят красивым женщинам легче в жизни. Тут я бы

поспорила.

– Синьорина Риччи, - в дверь постучались, и в проём протиснулась голова молоденькой служанки в забавном чепце.
– Простите, что отвлекаю, но синьор Риччи зовёт вас.

– Ох, - я заполошно кинула взор в окно, чтобы определить который сейчас час по солнцу, время действительно близилось к пяти, рановато он что-то вернулся.
– Проводи.

Горничная чуть шире распахнула дверную створку и согласно присела в коротком книксене.

Комната Жакоба находились неподалёку от малой читальни. Пару раз стукнув в дверь, услышала голос отца Розы и надавила на ручку. Толкнув тяжёлую створку, вошла внутрь.

Синьор Риччи оказался один и что-то скоро писал пером на пергаменте, я даже залюбовалась: настолько ловко у него получалось, ни единой кляксы!

– Дочка, присаживайся, - не поднимая головы, бросил мне. Я, быстро осмотревшись, заняла стул напротив его небольшого, даже на вид не очень удобного, стола. Комната оказалась кабинетом. Меньше размерами, чем у Дарио, но точно не спальное место. Такие же примечательные полки, вбитые в серые каменные стены, плетёный коврик на полу, увесистый шандал с оплывшей тройкой свечей, и две подвешенные бронзовые лампадки.

Об освещении в этом мире можно говорить долго и со вкусом, но за эти дни своей новой второй жизни, уяснила: излюбленным видом у богатых аристократов были именно свечи, отлитые из животного жира вперемешку с воском. Они вполне терпимо пахли, держали форму и почти не коптили. В свечах, что использовали Росселлини, воска было больше, чем жира. И они были весьма дороги. Второе место занимали лампадки, наполненные оливковым маслом с небольшим количеством соли, которое забирало влагу из масла и помогало сделать свет ярче. Только такой вариант был пожароопасным и всё же использовался реже первого.

Из болтовни Эмилии я поняла, что в домах бедняков свечи - несусветная роскошь, и они использовали в основном касторовое масло или рыбий жир. И поскольку практически все виды "топлива" поступали из съедобных источников, то времена голода обычно означали также времена темноты.

Фасад поместья освещался факелами из смолистого дерева, иного было не дано.

– Дочка, - мужчина, наконец, оторвался от документа и внимательно на меня посмотрел.
– Рассказывай, что там у тебя стряслось?

– Я не помню, зачем в тот день, когда выехала на прогулку из усадьбы, взяла с собой все свои украшения, - да, звучало очень странно, но уж что есть, - вот только они сейчас находятся у Паолы, и она мне их так и не вернула, - скомкано договорила я.

– Хмм, - нахмурился отец, по его потемневшим глазам осознала, что он о многом догадался, но наезжать на меня всё же не стал.
– Понятно, пойдём. Паола поди уже проснулась. Местный лекарь её осмотрел. В тягости твоя мачеха, - добавил он и лицо его вдруг разгладилось. Мужчина точно был счастлив, но пытался сдерживаться.
– Только я сам с ней буду говорить, понимаешь же, что у Паолы наступил непростой период и ей сейчас никак нельзя сильно волноваться.