Донос мертвеца
Шрифт:
Боярин, улыбаясь в густую бороду, кивнул.
— Сейчас, — лучница закинула голову к темному ночному небу и старательно заскулила тоненьким голосом:
Ой, полным-полна моя коробочка, Есть и ситец и парча, Пожалей, душа-зазнобушка С молодецкого плеча!— Перестань, пожалуйста, — взмолилась певица. — Уши вянут, и слова все переврала.
— А как нужно?..
Зимний день короток. Сумерки неспешно сгущались над покрытой прочным ледяным панцирем
Зализа сидел у огня на медвежьей шкуре, скрестив ноги и продолжая поигрывать своим маленьким ножом, перебирая его между пальцами, перекидывая из руки в руку, отпуская и снова ловя, не давая долететь до земли. Пламя испарило изморозь с его бороды, согрело доспех и теперь красными отблесками играло на начищенных пластинах юшмана, придавая опричнику невероятно зловещий, кровожадный вид безжалостного монстра.
Подошедший с реки купец, невысокий, но широкоплечий — скорее всего, благодаря богатой шубе из пушистой куницы — увидев воеводу, аж поежился и неожиданно низко поклонился, зажав в руке высокую нерпичью шапку:
— Здрав будь, боярин Семен Прокофьевич.
— И тебе здоровия желаю, гость дорогой, — кивнул Зализа. — Садись к огню, угостись, чем Бог послал, расскажи, кто таков, из каких земель, откуда и куда путь держишь?
То, что купец знал его по имени, опричника не удивило. Коли по Луге дела свои торговые ведет — не может не знать.
— Нынче я из Персии, Семен Прокофьевич. Милостью государя нашего Ивана Васильевича, по Волге наши струги ходят ноне невозбранно до самого моря, и торговля стала ох как хороша, — вежливо, без особого подобострастия выразил свое благожелательное отношение к власти купец. — Привез по осени бумагу сарацинскую, доспехи и оружие кузнецов тамошних, а также шелка невесомые. Хочу, пока зимний путь стал, лишний товар в Ганзу перепродать, а то летом туда ходить недосуг.
Купец засунул руку за ворот огромной шубы, способной вместить никак не меньше трех взрослых людей, и извлек резную деревянную шкатулочку, открыл крышку и ловким отработанным движением выдернул оттуда невесомое шелковое покрывало. Покрывало раскрылось в воздухе и, паря над шкурами, стало неторопливо опускаться вниз. Таким же умелым жестом гость сдернул его к себе, не дав коснуться земли, и опустил назад в шкатулку. Хлопнула, опустившись, крышка, и купец, слегка склонив голову, протянул ее опричнику.
— Прими от меня скромный подарок, Семен Прокофьевич, не чини обиды. Я, Кондрат Логинов, сын Василия, много хорошего о тебе слышал.
— Ну, спасибо, гость дорогой, — принял подношение Зализа. — Стало быть, из Новагорода путь свой держишь?
— Из него самого, Семен Прокофьевич. Волхов, почитай, до самого дна опять промерз, ладьи на берегу весеннего солнца ждут. Вот, решил пока мелочной торговлей побаловаться. Двенадцать саней всего в обозе, да еще пара людишек на подхвате.
«Пара людишек на подхвате» почти наверняка означало двух доспешных всадников при оружии, а то еще и с рогатинами. Да и те, что на санях, наверняка тоже из бывалого люда: трусы за тридевять земель с товаром не ездят. И сразу возник у опричника вполне резонный вопрос: а сам-то торговец нигде по пути не поозоровал? Хотя, если с Новагорода идет, то плохого дела сотворить не мог — негде. Тут всего-то, почитай, полтора десятка верст, да и дорога накатанная. Давно бы погоня по следу шла, дабы татя в допросной избе на дыбу подвесить.
— Что слышно в городе хорошего, Кондрат Васильевич?
— Мор черный наконец-то ушел. Почитай, уж несколько недель никто не кашляет. Построены две церкви, деревянная на Скудельницах во имя Жен Мироносиц, и каменная на Печерском подворье во имя Одигитрии Богородицы.
— А плохих вестей до Новагорода не доходило?
— У низовских опять смута какая-то в Москве, сеча случилась недавно с литвинами. А так все спокойно…
Теперь о роду-племени торгового гостя можно было не спрашивать. «Низовские» — именно так новгородцы называли весь остальной мир. Все московские, киевские и владимирские смуты, войны, татарские набеги проходили у них под одним понятием: «у низовских опять смутно», и они запросто могли не заметить смены хозяина московского трона, или опустошительной эпидемии на всей остальной Руси.
Пожалуй, впервые в жизни опричника порадовало, а не покоробило чванство новгородцев. Про болезнь государя они могли ничего и не знать — просто не обратить внимания — и дурных вестей по земле не разносили.
А поутру они вставали, Кругом примятая трава. Да не одна трава примята, Помята молодость моя!Звонкий голос, разорвавший тишину совсем рядом, едва не оглушил собеседников. Купец от неожиданности пригнулся, да и сам Зализа, уже успевший познакомиться с голоском иноземной девицы, тоже вздрогнул.
— Что это? — ошарашено поинтересовался торговый гость.
— Девки балуются, — небрежно отмахнулся опричник. — Про купца Баженова к тебе, Кондрат Васильевич, вестей не доходило?
— Ну как же не доходило! — всплеснул руками гость. — Илья Анисимович немалую артель людей мастеровых с собою увел, скобяного товара скупил несчитано, одних гвоздей два бочонка, да камни мельничные, да сало и жернова. Зерна еще взял полсотни кулев, и хряков много живьем. Сказывают, намедни еще уходить собирался.
— Странно, почто же я его не встретил? — удивился опричник.
— Может, разминулись? Может, он не ввечеру, а поутру отправился?
— Тогда могли и разминуться, — признал Зализа.
— Вы, Семен Прокофьевич, — осторожно поинтересовался купец, — вниз по Луге, смотрю, рать ведете?
— Ни к чему это, — покачал головой опричник. — Луга река спокойная, на ней отродясь ничего не случалось. Просто на смотр поместное ополчение собрал, благо место здесь удобное.
Торговый гость вежливо кивал, но в глазах его затаилось недоверие — незнамо ему, что ли, как смотры проводятся? Уходить ради этого в леса вовсе ни к чему.
— Я вблизи в круг встану, Семен Прокофьевич, — оставив при себе сомнения, испросился купец. — Рядом с ратью ночевать завсегда сподручнее.
Тут ночную темень опять разорвал девичий голос, заставив Кондрат Васильевича испуганно пригнуться и несколько раз перекреститься:
— Свят, свят…
Ой, полна, полна коробушка, Есть и ситцы и парча. Пожалей, моя зазнобушка, Молодецкого плеча!Похоже, Юле удалось-таки переломить упрямство певицы и заставить ее продемонстрировать свои возможности. Говорить что-либо теперь оказалось невозможно, и Зализа выразил свое согласие простым кивком. Купец торопливо направился к саням.