Донские казаки в борьбе с большевиками
Шрифт:
Занятый этими мыслями, я не заметил, как прошла ночь, и около 5 часов утра в теплушке опять все зашевелилось. Приближались к Царицыну. Начались сборы. Каждый был занят своим делом. Одни спешили поесть, другие связывали свои мешки и пересчитывали деньги. Разговор сначала не клеился. Но затем то один, то другой начали высказывать недовольство новыми существующими порядками, и скоро разговор принял общий характер. Все открыто критиковали большевистскую власть.
Я не верил своим ушам, когда главный оратор, еще вчера проклинавший все старое и восхвалявший революцию и советы, начал говорить: «Да што таить, товарищи, при Царе, правду сказать, если и сделал что не так, так жандарм дал в морду, и конец, а теперь поди свой же
Теперь у меня не оставалось сомнения, что мы ехали с бандой «мешочников»-спекулянтов, занимавшихся запрещенной перевозкой товаров из одной местности в другую. Вероятно, в Царицыне их преследовали, вот почему они, когда коснулось их шкурного вопроса, забыв вчерашние разговоры, дружно обрушились с критикой и на советскую власть, и на современные порядки.
Издали показался Царицын, и поезд замедлил ход. Суетясь и трусливо волнуясь «мешочники» один за другим начали выпрыгивать из теплушки, послав еще раз последнее проклятие большевикам и их суровым нововведениям. В свою очередь, соскочили и мы и очутились, примерно в полуверсте от города. Разбившись на группы, спекулянты огородами и садами двинулись в направлении Царицына.
Считая, что они уже бывалые и наверное знают все здешние порядки, мы на приличном расстоянии следовали за одной компанией, в которой находился и вчерашний герой и главный коновод-преступник.
После недолгой ходьбы разными пустошами и закоулками мы очутились перед главным входом Царицынского вокзала.
Уже сразу можно было определить, что Царицын является не только крупным опорным пунктом советской власти, но также и рассадником большевистских идей на всем Поволжье.
Проходящие по улицам воинские команды, состоящие из солдат или из красногвардейцев с красными знаменами и плакатами, такие же огромные флаги на главных зданиях, многочисленные приказы на стенах и заборах большевистского Главнокомандующего и военно-революционного комитета, каковые по пути мы успели прочитать, наконец, наличие вооруженных воинских чинов у входа на вокзал, стоявших наподобие часовых, – все это говорило за то, что здесь большевики безусловно прочные хозяева положения.
Выбрав подходящий момент, мы незаметно проскользнули на станцию.
Платформа и вокзал представляли сплошную массу лежавших и стоявших плотной стенкой человеческих тел. Тысячи людей, как муравьи, копошились здесь в невероятной грязи и тесноте, шумя, суетясь, крича, толкаясь и оглашая воздух непристойными ругательствами. Зал 1-го класса товарищи загадили до неузнаваемости. Местами обшивка с мебели была сорвана, и диван зиял своими внутренностями. Всюду валялись груды грязных мешков, корзин и каких-то свертков.
Вместо некогда большого и довольно приличного буфета на стойке красовались 2–3 куска подозрительной на вид колбасы, четверть водки и несколько стаканов. Ресторан обратился в своеобразное общежитие, спали и лежали на столах и стульях. Стены были заплеваны, а пол, очевидно, не выметавшийся в течение нескольких дней, был покрыт толстым слоем шелухи от семечек и других отбросов, издававших сильное зловоние. Как бы во славу демократических принципов, товарищи изощрялись в разнообразных непристойностях и пакостили где могли. На всем лежала печать хозяйничанья людей, считавших элементарные
В зале 3-го класса как будто было свободнее. Пролетариат, надо полагать, хотел полностью использовать свои современные привилегии, и большинство его оседало в более комфортабельных помещениях 1-го и 2-го классов.
Не находя места сесть, мы разместились прямо на полу и прежде всего решили утолить голод и напиться чаю. Сережа принес кипяток. Мирно занимаясь чаепитием, мы наблюдали, как во все стороны с озабоченным видом, шныряли начальствующие лица, одетые в модные кожаные куртки и пестро украшенные пулеметными лентами.
Наше мирное времяпрепровождение продолжалось недолго: Сережа шепотом сообщил, что какой-то тип из начальства в куртке уже несколько минут не спускает с меня глаз и внимательно следит за нами.
Вполне было возможно, что кто-нибудь из солдат или офицеров, перекинувшихся к большевикам, узнал меня и теперь наблюдает, чтобы окончательно увериться в этом. Оставаясь относительно спокойным и не меняя позы, я нагнул ниже голову и, сделав на лице гримасу, тихо сказал Сереже следить за незнакомцем и передавать мне свои наблюдения. Всякий необдуманный шаг в нашем положении мог бы быть для нас роковым. Рассчитывать на великодушие революционной власти, да еще в Царицыне, по меньшей мере, было бы наивно. Нужно было, не теряя присутствия духа, как-нибудь вывернуться из неприятного положения и скорее ускользнуть от наблюдения.
С невозмутимым видом мы продолжали чаепитие, ожидая удобного момента для бегства.
Сережа уже не сомневался, что мы узнаны, и всякая минута промедления грозила ужасными последствиями. Но вот наблюдавший, по словам Сережи, приняв как будто какое-то решение, круто повернулся и быстро побежал из зала. В свою очередь, в одно мгновение, мы вскочили и стремглав бросились на перрон, дабы там скрыться в толпе. На ходу я успел предупредить своих спутников, что в случае моего ареста я буду категорически утверждать, что сидевших со мною, т. е. их, не знаю, вижу их впервые и подошел к ним только здесь, на вокзале, попросив кипятку.
На перроне мы разбрелись в разные стороны. Я миновал вокзал и затерялся среди толпы, группировавшейся около лавчонок, примыкавших к вокзалу.
На всякий случай местом встречи примерно через час назначили конец платформы.
Зорко озираясь кругом и будучи все время настороже, я бродил между лотками, делая кой-какие покупки.
Недалеко от этого места, на путях, стояло несколько казачьих эшелонов, охранявшихся красногвардейцами. Меня сильно тянуло к эшелонам, но, на несчастье, казаки вертелись около вагонов и за пределы охраны не удалялись. Я нетерпеливо ожидал, гуляя по близости, и в конце концов мое терпение было вознаграждено. Один из казаков подошел к лавочке что-то купить, и я заговорил с ним. Казак оказался очень симпатичным и охотно сообщил мне, что эшелон уже два дня ожидает отправки на Ростов.
Наша беседа затянулась. Вскоре он с негодованием жаловался мне, что казаки разоружены и потому большевики теперь над ними издеваются. Держат их, как арестованных, окружили часовыми и никого к ним не пускают.
«Каждый день, – говорил он, – просим комитет отправить нас домой, а они, сволочи, только смеются. И сегодня обещали отправить, да верить-то им нельзя», – закончил он с раздражением. В свою очередь я сказал ему, что я казак станицы Ново-Николаевской и хотел бы с моими двумя приятелями проехать в их эшелоне.