Допельдон, или О чем думает мужчина?
Шрифт:
– А это ты к чему?
– Да, так, – возвращаюсь в лежачее положение. – У меня сегодня был суперфантастический секс! Причем не один раз.
– Дурак!
Игорь явно обиделся.
– Я тебе о высоком говорю, а ты!
Игорь окончил Московский авиационный институт и болезненно воспринимает все, что связано с авиацией. Вернее, с бедственным ее положением в России. Хотя Игорь может считать себя самым счастливым человеком в мире, потому что, несмотря ни на что, его деятельность пусть не напрямую, но связана с авиацией. Но из его курса он такой один.
Остальные работают менеджерами, торгуют на рынке, один таксистом калымит.
– Да нет, ты не понял, – перебиваю я Игоря, – просто сегодня, идя сюда, мне в голову пришла практически такая же мысль, что и тебе.
И я рассказываю ему сначала теорию о «гомо сапиес флайенсах», а потом в качестве заключения теорию об умиротворенном влиянии секса на мозги мужчины.
– Вот меня и интересует. У тебя было сегодня! Или не было!
– А-а-а, ты вот в каком плане? – тянет Игорь. – Тогда понятно, – смеется. – Было.
Разговоры о счастье
– Ну, вот, я так и думал. Было!
И снова в этот момент в моей голове проскочил «допельдон». Как будто я только что открыл первый закон мироздания. Впрочем, может, так оно и есть. Видимо, на моем лице в этот момент была такая благостная улыбка, что Игорь не выдержал.
– Ну, что ты лыбишься, как майская роза!
– А что, мне не улыбаться. Ведь у нас все хорошо.
– Все, да не все, – отвечает Гарик.
– Ты имеешь в виду облом с баннером? Так это мелочи. Наверстаем.
– Да, нет, – Гарик задумался на какое-то время и произнес. – Устаю я что-то в последнее время сильно.
– В смысле?
– Да жена замучила. Беременной ведь отказывать нельзя. А она все хочет и хочет, хочет и хочет. А я ведь не железный!
Тут уж я не заулыбался, а заржал. Причем так громко, что соседняя кампания с неудовольствием оглядела наши недвижимые тела. Действительно, с их точки зрения так громко ржать поводов не было. За последнее несколько минут небо очистилось и стало голубым, как слеза младенца, но до сих пор туда не поднялся ни один самолет. Хотя пора бы уже!
– Ну, брат, – говорю, – нам мужикам не угодишь. Не дают – плохо, дают – еще хуже.
Он, было, насупился, но я его остановил.
– Да, ладно не переживай. У меня такая же фигня! Пока шел сюда, только и думал, как бы свалить и отоспаться.
По своей натуре Гарик тугодум, но тут и его на хи-хи быстро пробрало.
– Вот, блин, мы даем, – смеется. – Думал, ли кто из нас, учась на первом курсе института, что мы от секса устанем? Да скажи нам кто такое, быстро бы был заплеван жеваной морковкой.
Мы с Игорем учились в разных институтах. Он, как я уже говорил в МАИ, а я на журфаке МГУ. Не знаю, как обстояло дело у них. Но за себя я могу точно ответить, что самым большим удовольствием при посещении «альма-матер» было поторчать минут десять или даже пятнадцать возле входа, типа жду кого, а на самом деле попровожать взглядом особ противоположного пола, которые, как известно, отличались на журфаке особой статью и породистостью.
Даже больше скажу. На третьем курсе МГУ я совершил финт ушами и поступил на сценарный факультет ВГИКа, но проучиться на нем я смог только один год. Бросил. Причин было много. Надо было работать, деньги для семьи зарабатывать, экзамены совпали в МГУ и ВГИКе, не смог разорваться. Но одной из главных причин, по которой я бросил этот с трудом завоеванный институт, это я могу сказать со стопудовой гарантией, было то, что на моем курсе не было ни одной толковой телки, ради которой было бы желание переться через весь ВДНХ, а потом еще на двух троллейбусах до улицы Вильгельма Пика. Не было во ВГИКе на тот момент ни одной «фемины флайенс», и поддерживать в их вечном полете над землей там никого не надо было.
– Так что же это получается, – выслушав мой монолог, изрек Игорь, – все в этом мире вертится вокруг них. Вокруг этих самых «фемина флаейнс».
Игорь с трудом выговорил это выражение и даже сделал жест, похожий на перекрещивание губ. «Прости, господи!»
«Допельдон!» – ни с того ни с сего мелькнуло у меня в голове.
– Да, при чем здесь они. Во все свои ВУЗы я поступал в поисках своего места в жизни, и при этом я подспудно надеялся, что встречу там ту единственную, которая меня поймет, оценит и пойдет рядом, ни смотря не на что. Что найду свою музу!
– Угу, – Игорь отвернулся от меня и посмотрел в сторону начала взлетной полосы. – Нашел?
– Пока нет, – честно признался я – и подумал о Марине. «А может быть, и да!» Но вслух не стал этого произносить, чтобы не портить имидж бабника. Вслух я сказал, что муз-то у меня было много, а вот ту, единственную, я только что, кажется …
Что там у меня с единственной Игорь явно до конца не расслышал, потому что мой голос заглушил раздавшийся над аэродромом рев реактивных турбин. Практически одновременно с ними заговорили динамики, установленные возле комментаторской кабины.
– Ну, вот уважаемые зрители, наконец-то мы увидим полет знаменитой французской группы «Френчи Три колоре»!
В динамике раздалась французская речь, а затем голос переводчика.
– Командир французской эскадрильи просит извинить его за небольшую задержку на старте, которая произошла по вполне объективным причинам, но он обещает, что полет его пилотов сейчас состоится и все, наконец, смогут насладиться фантастическим, феерическим, воздушным шоу.
– По объективным причинам, – ворчит Игорь, – доверили, небось, какую-то часть работы нашим авиатехникам, а те и напортачили. У нас все не, слава богу!
«Допельдон!» – снова мелькнуло в моей голове, а вслух я прокричал, потому что говорить было уже не возможно, все звуки перекрывали рев двигателей и музыка, льющаяся из колонок.
– Как-то нелогично, – ору. – Получается, то ты хочешь, чтобы президент все бросил и сосредоточился на авиации, а то уверяешь, что в авиации так плохо, что им ничего доверить нельзя. Так зачем же президент будет время на раздолбаев тратить?
Рев двигателей достиг критической массы, и потом на какое-то мгновение стих, потом снова начал нарастать, надвигаясь на нас всей нашей мощью. Вместе с этим ревом мимо нас по бетонной полосе пробежало восемь серебристо-голубых птиц. Публика, проводив их взглядом, охнула, зафиксировав одновременный отрыв стаи от земли, и, будто поддерживая ее взглядами, проводила до того места на небе, где птицы превратились в точки, а затем совсем исчезли. Одновременно на взлетном поле наступила относительная тишина. Даже как-то взгрустнулось.