Дорога доблести
Шрифт:
Он снова задел меня - на этот раз в коленную чашечку, причинив мне сильнейшую боль и существенно ограничив подвижность. Несмотря на его раны, куда более серьезные, чем мои, я понимал, что долго не продержусь.
Выбора не было.
В позиции секунда есть рипост - отчаянно опасный, но блистательный, если его, конечно, удастся провести. Он доставил мне немало побед в рeе‹Здесь - соревнования по фехтованию (фр.)›, где на карту не ставилось ничего, кроме очков. Начинается все с сиксты. Сначала ваш противник нападает, но вместо парирования и кварты, ты жмешь, атакуя с зажимом, твой клинок скользит вдоль и вокруг его клинка штопоровидным движением,
Беда с этим приемом в том, что если он не удался, то времени для защиты у тебя уже нет, для рипоста - тоже, твоя грудь открыта для клинка противника.
Я не пытался использовать этот прием, особенно против такого фехтовальщика. Я только подумал о нем.
Мы продолжали драться практически на равных. Затем он слегка отступил, парируя, и поскользнулся в собственной крови. Моя кисть сама выполнила все: клинок скользнул с захватом, как то полагалось в секунде, и шпага пронзила его насквозь.
Он будто несказанно удивился и поднял клинок рапиры, салютуя, а затем рухнул на колени, и рапира выпала из его руки. Я шагнул вперед вслед за моим клинком, намереваясь вытащить его из раны.
Он схватился за мой клинок.
– Нет, нет, мой друг, пожалуйста, оставь его. Он на время закупорит мое вино. Твоя логика остра, она дошла до моего сердца. Как твое имя, сэр?
– Оскар из Гордонов.
– Гордое имя. Не могу позволить, чтобы меня убивал незнакомец. Скажи мне, Оскар из Гордонов, ты когда-нибудь бывал в Каркасоне?‹Город в Гаскони, из которого происходил Сирано.›
– Никогда.
– Побывай там. Любить девчонок, убивать мужей, писать книги, слетать на Луну - я все это испытал.
– Он задохнулся, и пена пошла у него изо рта, розовая пена.
– На меня даже дом падал! И какова цена чести, раз на голову тебе может обрушиться балка! Какое разорительное остроумие! Он закашлялся и продолжал:
– Темнеет. Давай обменяемся последними дарами, если ты согласен. Мой первый дар состоит из двух частей. Часть первая: ты счастливец и умрешь не в постели.
– Надеюсь, что ты прав.
– Постой… Часть вторая: бритва отца Гильоме никогда не бреет брадобрея, она слишком тупа. А теперь твой дар, мой старый… и поторопись, у меня уже нет времени… но сначала - как кончается твой стишок?
Я сказал ему. Он прошептал, колотушка смерти уже стучала у него в горле.
– Очень славно. Старайся. А теперь - твой дар, я более чем готов для него… - Он попытался перекреститься.
И я преподнес ему дар милосердия, потом устало постоял, подошел к скамье и рухнул на нее, затем вытер оба клинка - сначала узкий золингеновский охотничий нож, после него - особенно тщательно - Леди Вивамус. Я нашел силы встать и отсалютовать ему блестящим клинком. Знакомство с ним было для меня большой честью. Жаль, не спросил его имени. А он, казалось, думал, что оно мне известно.
Я снова тяжело опустился на скамью, поглядел на гобелен, закрывавший крысиную нору в дальнем конце комнаты, и подумал - почему же не пришли Стар и Руфо. Все это лязганье стали, все эти разговоры…
Я думал, не пойти ли к норе и не крикнуть ли им. Но сейчас слишком мало сил, чтобы двигаться. Я вздохнул и закрыл глаза.
* * *
Из-за свойственной мальчишкам живости (и безалаберности, за которую меня постоянно бранили) я разбил дюжину яиц. Мама увидела яичницу, и я понял, что она сейчас расплачется. Я тоже зарыдал. Тогда она вытерла глаза, нежно взяла меня за плечо и сказала:
– Все в порядке, сынок. Яйца не стоят того.
– Но мне было мучительно стыдно, я вырвался и убежал.
Я мчался вниз по склону, не ведая, куда бегу, почти скользя над землей, и внезапно понял, что сижу за рулем, а машина вышла из-под контроля. Я пытался нащупать тормозную педаль, но она "утопилась" с той легкостью, которая свидетельствует о падении давления тормозной жидкости. Что-то появилось на дороге впереди, но я не видел что именно, не мог даже повернуть головы, а глаза ничего не различали: их что-то залило. Я крутанул руль, но ничего не произошло - толкающая штанга отсутствовала.
Вопль в моих ушах, когда мы столкнулись!.. и тут я понял, что проснулся в собственной постели и что вопли - тоже мои. Я мог опоздать в школу, что было бы проступком, которому нет извинения. Нет пощады, только агония стыда, ибо пустует школьный двор, другие ребятишки - отмытые и добродетельные - уже сидят за своими партами, а я не могу найти свой класс. Мне даже не хватило времени зайти в уборную, и вот я сижу за партой со спущенными штанами, готовый сделать то, чего не успел сделать раньше, когда торопился бежать из дому, а все ребята тянут руки вверх, но учитель вызывает именно меня. А я не могу встать, так как мои штаны не только спущены, а отсутствуют вообще, и, если я встану, это увидят все, мальчишки начнут хохотать, девчонки отвернутся, морща носы. Но самым несмываемым стыдом было то, что я не знал ответа на вопрос!!
– Ну отвечай же, - сердито говорила мне учительница, - не трать наше дорогое время, И. С.! Ты не выучил свой урок!
Что ж, верно, не выучил. Да, я учил, но она написала на доске "Вопросы - 1-6", а я подумал, что это значит первый и шестой, а она задает мне четвертый! Но она мне все равно не поверит, да и объяснение довольно вшивенькое. Нам нужны голы, а не объяснения.
– Понимаешь ли, Изи, - продолжал мой тренер, голосом скорее печальным, чем сердитым, - длина общего пробега это хорошо, но ты не заработаешь ни цента, если не пересечешь линию у ворот противника с яйцом под мышкой.
– Он показал на футбольный мяч, лежавший на столе.
– Вот оно как. Я приказал его позолотить и надписать к началу сезона, ты казался мне в отличной форме, и я был полностью уверен в тебе, так что он должен был достаться тебе на банкете в честь окончания сезона и нашей победы.
– Тут лоб тренера наморщился, он говорил так, будто заставлял себя быть справедливым.
– Не могу сказать, чтобы наше спасенье полностью зависело только от тебя. Но ты действительно относишься к делу слишком легко, Изи, может, тебе надо просто поменять имя. Ведь если дорога становится труднее, нам приходится прикладывать больше усилий.
– Он вздохнул.
– Моя ошибка - должен был раскусить это дело пораньше. Вместо этого стал разыгрывать что-то вроде родительского отношения к тебе. Хочу, однако, доложить, что ты не один пострадаешь из-за прошедшего - ведь в мои годы не так легко найти себе новую работенку.
Я натянул простыню на голову, ибо не мог видеть выражения его лица. Но почему он не хочет оставить меня в покое? Кто-то стал трясти меня за плечо.
– Гордон!!!
– Отстань от меня!
– Гордон, проснись! И тащи свою задницу в офис! У тебя крупные неприятности!
Так оно и было, и я об этом догадывался, едва только вошел в офис. Во рту у меня был кислый привкус блевотины, и чувствовал я себя жутко - будто стадо бизонов проскакало надо мной, время от времени наступая своими копытами. Вонючих бизонов, к тому же.