Дорога домой
Шрифт:
Но Стефан оказался прав. На вводимые команды робот не отреагировал. Я перепробовал массу различных вариантов, даже попытался перегрузить систему, но ИскИн «Шершня» отказался это сделать. Тогда я решил забраться внутрь робота и перегрузить его системы вручную, предварительно выдернув этого чертового «иждивенца», чума на его электронную башку, из приемного гнезда. Реакции – ноль. Люк в брюхе робота остался наглухо задраенным. Я для него, как пилот, словно перестал существовать. И это после стольких лет, что мы провоевали вместе!
Словами не передать ту ярость, которая меня охватила. Я прямо
– Ладно, Санек. Теперь это не твоя проблема. – Стефан, к моему удивлению, выслушал меня совершенно спокойно и скомандовал своим техникам: – Парни, тащите оборудование прямо сюда.
Техники, с трудом сдерживая ухмылки, унеслись бодрой трусцой. Наверное, понравился мой способ общения с начальством. А я повернулся к майору, старательно давя в душе злость и изо всех сил стараясь сохранить внешнее спокойствие – чем я хуже этого пентюха-майора?
– Стефан, с чего ты взял, что дело в «иждивенце»? Что мне следовало знать из того, о чем ты умолчал?
– Я соврал, – Стефан Долони криво усмехнулся, отводя взгляд. – Ты не первый подключался к «иждивенцу». Первым его опробовал я, на тренажере.
– Вот как. И какого черта ты это сделал?!
– Слышал когда-нибудь о парне по кличке Железный Дровосек? – ответил он вопросом на вопрос.
– Скажешь, тоже, – уже тише проворчал я, немного сбитый с толку очередной сменой темы. – А кто о нем не слышал?
Несколько секунд Стефан молчал, разглядывая меня с каким-то странным сожалением. А когда заговорил, я уже догадался что услышу. Так и вышло.
– Он перед тобой, – как-то обреченно сообщил Стефан Долони, отводя взгляд. – Я бывший пилот, Санек. Последний бой, когда я едва не сгорел вместе со своим роботом, доставил медикам хлопот. Они чудом собрали меня в одно целое. Я был признан негодным к пилотированию и отослан сюда, в тыл. Ведь здесь я еще могу приносить пользу. В общем, с «иждивенцем» я не удержался, попробовал. Эта разработка имела прямое отношение к моей бывшей профессии. А он устроен так, что копирует основные черты характера подопечного пилота, для обеспечения наиболее тесного слияния при взаимодействии и управлении в бою…
Стефан покосился на меня и снова отвернулся. Еще бы. Не очень приятно встречаться взглядом с озверевшим пилотом. Таким, как я.
– Я не знаю точно, но, вероятно, дело именно в этом, – задумчиво продолжал майор, старательно не замечая моего состояния. – Я полагал, что хорошо подтер за собой его память. А теперь получается, что нет. Твои навыки и привычки, похоже, наложились на мои собственные. И стоило «иждивенцу» обрести «тело», как привычки пришли в действие. Что молчишь?
– Перевариваю новости, – медленно проговорил я. – Надеюсь, насчет Железного Дровосека ты не соврал?
– Нет.
Почему-то этот факт меня неприятно покоробил. Кто бы мог подумать… героем войны оказался человек, которого я мало уважал в прошлом. Сам я Стефана в институте почти никогда не трогал, но и не делал попыток заступиться, когда его шпыняли другие сокурсники. Шпыняли просто потому, что он позволял, не пытался защититься. Сейчас я понимал, что был ничем не лучше их. И все же… Почему меня это так задело? Почему бы просто не порадоваться, что героем войны оказался человек, которого я знаю, откуда во мне эта черная зависть? Или война давно уже вытравила в моей душе все хорошие чувства? Или к этому причастна моя профессия? Когда находишься в роботе, специальные эмофильтры обнуляют эмоциональное состояние, ничто не должно мешать выполнению поставленной задачи. И зачастую такое же выхолощенное отношение ко всему переносится на реальную жизнь. И на реальных людей.
Похоже, я уже и сам превратился в подобие робота. Еще не хватало, чтобы и здесь майор оказался прав. Как он там сказал? Что-то вроде: «мы теряем индивидуальность и скоро превратимся в придатки своих приборов».
Кое-как переборов свою неприязнь, я заговорил:
– Хорошо. Во-первых, я рад такому знакомству и горжусь им. Ты давно уже стал легендой среди пилотов. Во-вторых… – на этом мое доброжелательное отношение иссякло, не выдержав испытания на прочность, и я рявкнул:
– Во-вторых, ты – мудак, раз не предупредил меня о своем подключении! В-третьих, что ты хочешь от меня услышать? Что именно? Чтобы я согласился с твоей оценкой происходящего? Или мне сказать, что я действительно об этом думаю?
– Лучше – последнее, – уточнил Стефан, прищурившись на свой долбанный закат.
– Чушь, – отрезал я. – Бред собачий. У «Шершня» серьезный программный сбой, и не более этого. Глупо его очеловечивать. Глупо и смешно. Это всего лишь машина. Пусть твои техники выдернут «иждивенца» из панели управления и прошерстят все программное обеспечение…
– Вообще-то я старше тебя по званию, лейтенант, – сухо напомнил Стефан. – Не очень-то тут командуй.
– Больше никаких экспериментов с моим роботом, майор, – жестко предупредил я. – Я пошел отсыпаться, пока есть возможность. На фронте сон – роскошь. Как только твои люди справятся с устранением неполадок, разбудите меня.
Я повернулся к нему спиной и направился к общаге, раздраженно печатая шаг. Черт, наверное, я здорово его задел, напомнив, что я-то могу вернуться на фронт. А он – нет. Плевать.
5
Ночью меня разбудили громкие крики и приглушенные звуки выстрелов.
Не разобравшись спросонья, я рванулся к прикроватной тумбочке за табельным пистолетом, но сделал это слишком неловко и грохнулся на пол. Синдром войны, поселившийся в нервной системе, частенько заставляет действовать без рассуждений. Тебя просто гонит страх. Инстинкт самосохранения.
Вскочил, снова потянулся к пистолету… и заставил себя замереть, прислушаться. Отрывистые звуки за дверью мало походили на выстрелы из боевого оружия. А в криках не слышалось страха. Скорее – радость. Веселье. Что за чертовщина? Весь гарнизон рембазы перепился, что ли, и теперь буянит?
Я быстро натянул комбинезон, пристегнул пистолет к магнитным креплениям на бедре, выскочил за дверь и подлетел к окну в коридоре общаги, выходившему во внутренний двор рембазы, где я вечером проводил испытание «иждивенца».