Дорога гигантов
Шрифт:
Он достал из кармана для часов маленький ключик и протянул мне.
— Там, во втором ящике комода, есть ящичек. Пожалуйста, поверните два раза ключ: раз направо, раз налево, вот так. В ящичке большой желтый конверт, сложенный вдвое... Будьте так любезны, принесите его. Право, мне так неприятно, что я должен утруждать вас. Еще немножко виски. Правда, отличное виски?
Он вскрыл конверт. Я с изумлением увидал, что он вытаскивает из него номер «L’Illustration». Неприятное предчувствие зашевелилось во мне.
— Вот это должно быть для вас очень интересно, господин профессор Жерар, особенно, исключительно интересно — для вас.
И опять он противно захохотал.
— 25 июля 1913 года, — заговорил он снова, развернул номер журнала и стал читать подпись под большой фотографией на первой странице, — президент Совета министров господин Луи Барту, министр народного просвещения, посетил College de Franse. Я ведь говорил вам, господин профессор, этот номер должен быть для вас особенно, исключительно интересен.
Я встал.
— Дайте мне, — сказал я.
— Э-ла-ла! Потише, несчастная моя нога! Фотография, господин профессор, очень хорошая фотография. Можно всех узнать, ну, почти всех. Вот министр. Рядом с ним господин Леон Барту, директор его канцелярии, господин Морис Круазе, заведующий. А за тем господа Гадамар, профессор аналитической механики и небесной механики, Морель Фатио, профессор языков и литературы Южной Европы, и, наконец, очень отчетливо виден, хотя его и не совсем можно узнать, господин Фердинанд Жерар, профессор кельтского языка и литературы... Ай, ай, ай!
Он откинулся к спинке кресла и хохотал во всю глотку.
— Замолчите! — сказал я гневно и с угрозой.
Он не слушал, по-прежнему хохотал вовсю.
— Нет! нет! — наконец проговорил он. — Вы представить себе не можете, как я перепугался, узнав, что вы — профессор кельтского. Когда я теперь об этом думаю, мне хочется кричать, танцевать, позвать этого славного господина Ральфа, чтобы он выпил с нами. Я довольно бегло говорю по-гаэльски, дорогой мой профессор, но вот по части корней, синтаксиса, литературы — пас! Не мог осилить. Я думал, что уже разоблачен. Я бегал от вас, как от зачумленного. Но эти чертовы обеды! Мы встречались во время обедов, и я все время боялся, что вот-вот вы мне предложите маленький филологический турнир. Господи, как вы отравляли мне существование своим присутствием. Но, я думаю, вы и сами были во власти таких же приступов страха?.. Нет, нет, нет, никогда не видел я ничего более смешного.
— Кто вы? — спросил я беззвучно.
Он лукаво на меня поглядел.
— Я не вижу никаких затруднений сказать вам, если только вы уже и сами не догадались. И нам совершенно нечего бояться нашей взаимной конкуренции, потому что цели у нас — общие. Но сколько потеряно зря времени! Ах, у наших правительств нет более тесных связей...
— У наших правительств?
— Перестаньте ребячиться, — сказал он.
Он достал листок бумаги, отвинтил головку у пера и написал. Я прочитал:
«Уилки Джойс, главный инспектор Королевской ирландской полиции».
— Будьте так любезны, бросьте этот лоскуток бумаги в камин и последите хорошенько, чтобы он сгорел. Такая штука не должна валяться тут, раз не имеешь особого желания проснуться в одно прекрасное утро и почувствовать над собою три фута доброй ирландской земли.
Я сделал, как он сказал.
— Теперь ваш черед, — сказал он, когда я снова подошел к нему.
— Мой черед?
— Ну конечно, господин Жерар, ваш черед; кельтский язык уж не по сезону, я только что подал вам пример. Вас зовут?
— Корентен, — пробормотал я, — Корентен Пейрад.
— Вот перо, — сказал он, — напишите.
Нельзя себе вообразить, как это трудно выдумать, тут же на месте, какое-то имя, когда в тебя впиваются два острых, как сталь, глаза.
Я никак не мог. Немножко книжная ассоциация идей заменила мне фантазию.
«Только бы это животное, — подумал я, водя пером по бумаге, — только бы он не учился французскому языку по „Человеческой комедии“.
— Корентен Пейрад, — прочитал господин Уилки Джойс, — это великолепно. Ну-с, господин Пейрад, вы представить себе не можете, какое удовольствие мне доставляет эта идея: ведь мы можем работать вместе с вами.
Он указательным пальцем дотронулся до своего лба, потом до моего.
— Ваша тайна умрет вот здесь, и моя должна умереть вот тут. Когда ходят за нами по пятам такие вот молодчики, как этот милейший Ральф, мы оба заинтересованы в том, чтобы возможно реже называть друг друга нашими настоящими именами. До 24 апреля мы остаемся, вы — профессором Жераром, а я — доктором, Грютли. Впрочем, еще один вопрос.
— Что?
— Вторая канцелярия или Общественная безопасность?
— Что такое?
— Может быть, вы считаете меня за простачка, — сказал очень любезно д-р Грютли, — и хотите удостовериться, знаю ли я, что служба политической полиции в настоящее время сосредоточена в двух различных органах: один подчинен военному министерству, другой — Министерству внутренних дел. Удовлетворены вы теперь? Повторяю свой вопрос: принадлежите вы ко Второй канцелярии или к Общественной безопасности?
— К Общественной безопасности.
Он сильно пожал мне руку.
— Дорогой коллега, я предпочитаю это, нет у меня никакого вкуса ни к военным людям, ни к их методам действия.
Он потер руки.
— Знаете, я думаю, мы вместе сделаем хорошее дело. Но еще раз говорю, наши правительства должны бы взаимно осведомить одно другое о возложенных ими на нас миссиях. Ведь так могло бы случиться, что мы стали бы действовать вразрез, мешать один другому... Что за каша! Если и в области военных дел то же, что у нас, я, право, удивляюсь, что кайзер до сих пор еще не водворился в Букингеме.
— Могу я в свою очередь задать вам один вопрос? — спросил я.
— Пожалуйста.