Дорога гигантов

Бенуа Пьер

Двух грабителей вывели шесть волонтеров. Почти тотчас же раздался залп.

Я вздрогнул. Буквы моей подписи в конце листа прыгали у меня перед глазами.

— Неужели уже?.. — пробормотал я.

Офицер, допрашивавший обоих расстрелянных, утвердительно кивнул головой.

— Мы обязаны быть совершенно беспощадными, — сказал он очень кротким голосом. — В наших руках честь Революции. Но, простите, милостивый государь, вы, кажется, выразили желание, чтобы вас проводили к графине Кендалль?

Пока он отдавал приказание солдату,

я искал глазами Дэни, чтобы поблагодарить его и проститься. Но не мог его найти. Так как было уже более одиннадцати, я решил, что он, наверное, пошел домой спать, и больше о нем уже не вспоминал.

— Ваша честь! Ваша честь!

В коридоре, по которому вел меня, с фонарем в руках, солдат, данный мне в проводники, я увидал какой-то приподнявшийся беловатый силуэт.

Там на матрасе лежал человек. Когда на его лицо упал свет от фонаря, я узнал его.

— Уильям!

— Счастлив, что вижу вас, ваша честь, очень счастлив.

Он протянул мне руку, я взял ее.

— Уильям! У вас лихорадка.

— Да, ваша честь, и еще пуля в груди.

Я опустился на колени. Я весь пылал желанием спросить о ней, но, конечно, не мог сейчас же этого сделать. Нужно было сначала расспросить беднягу о его ране.

Но он предупредил мое желание.

— Она будет довольна мною? — прошептал он. — Правда?

— Кто, Уильям?

— Ее сиятельство.

— Да, Уильям, она будет вами довольна, когда узнает.

— Скоро узнает, ваша честь. Эта вот дверь — к ней в комнату. Она только что ушла с главнокомандующим Конноли и господином Ральфом, чтобы посмотреть на бой и поговорить с ранеными. А потом и меня ранили, и я добился, чтобы меня положили вот тут, у ее двери. Она скоро вернется. Она увидит меня, она будет мною довольна.

Я сделал знак провожавшему меня солдату.

— Оставьте меня с ним.

Огонек фонаря становился все незаметнее среди движущихся теней коридора. Тьма поглотила меня и Уильяма.

Я сел, прислонившись головой к стене и чувствовал, как понемногу начинаю засыпать. В первый раз я проснулся — голова моя лежала на подушке раненого, рядом с его головой. Я приподнялся, опять заснул, опять проснулся. Уильям бредил. Я слышал, как он бессвязно бормочет какие-то страшные слова.

— Хороший день, ваша честь, два туза и дама. Не высовывайте так язык, ваше преподобие! О ла-ла-ла! Они оставили дверцу открытой. Теперь нельзя, нельзя запереть дверцу... О ла-ла-ла!

И все-таки спишь, спишь, так велика усталость. Когда я проснулся в третий раз, на стенах коридора дрожали отсветы бледной зари. Антиопа была тут. Она опустилась на одно колено. Лицо ее почти касалось моего. Она глядела на меня.

— Войдем в мою комнату! — сказала она.

Это была большая комната, заставленная полками с зелеными папками; письменный стол, наскоро принесенные походная кровать, зеркало, таз, ведро. Постель была не смята.

— Вы не ложились! — сказал я с упреком.

— Ах, у меня еще вся жизнь, чтобы отдыхать, — сказала она, и в голосе ее была смертельная усталость.

Она села, сняла свою фетровую шляпу. Я увидал ее прекрасные волосы. Они отливали золотом, точно на солнце.

— Но вы, — спросила она, — как вы оказались там, рядом с трупом Уильяма?

— Уильям умер?

— Да, — сказала она и опустила голову.

— Я пришел, потому что, кто знает... — пробормотал я, — потому что я хотел еще раз увидать вас, потому что...

— Потому что?

Одновременно веки наши опустились...

...О, так как никогда не оставался я один с Антиопой, да будет мне позволено попробовать навеки закрепить эту мимолетную секунду счастья.

Почему вдруг прекратилась канонада среди пылающего города? Но вот опять она начинается, эта ужасная канонада... Проходит секунда... Прошла... И уже никогда, никогда ей не вернуться.

Постучали в дверь. Вошел Ральф. Увидав нас, он побледнел.

Я заметил, что лоб его в крови.

— Ральф, вы ранены! — вскрикнула графиня Кендалль.

— Пустяки, ваше сиятельство, — сказал он, — и по голосу его было слышно, как он старался преодолеть волнение.

Он прибавил:

— Уильям умер, ваше сиятельство.

— Я уже знаю, — сказала Антиопа.

— И Джемс умер.

Она опустила голову.

— И Девид.

Еще ниже опустилась голова графини Кендалль.

— Я пришел, — сказал с усилием Ральф, — чтобы сообщить вашему сиятельству, что члены временного правительства собрались внизу для доклада. Господин Гарвей и барон Идзуми также там. Констатирую, — прибавил он и пристально поглядел на меня, — что господин профессор Жерар опередил их.

— Пойдемте, — сказала Антиопа.

Мы пошли за нею.

Никогда не забуду я этой залы. Она была совсем пустая, но на стенах, выкрашенных голубым по белому, оставались расписания часов выемки почты, часов отправления разных курьеров.

Пирс сидел на табуретке в центре комнаты перед маленьким деревянным столиком. Он лихорадочно писал. В углу отчаянно звенел телефон, напоминая звон колокольчика на вокзале в каком-нибудь предместье. Кто-то подошел к телефону, снял трубку, звонок затих.

— Садитесь, господа, — сказал Пирс.

На всех не хватило стульев. Тогда встали все, в том числе и Пирс, и графиня Маркевич, и графиня Кендалль.

У одного окна я заметил полковника Гарвея и барона Идзуми. Я подошел к ним, они говорили шепотом, вмешался в их разговор.

За окном — дождь, порывы ветра, быстроубегающие в багровое небо дымы, и этот треск ружейных выстрелов, безостановочный, непрестанный.

— Мы сейчас с фабрики Болан, — сказал полковник Гарвей, — имели возможность говорить с пленными солдатами. Они с единодушным одобрением говорят об отношении к ним инсургентов. По-моему, Англии более чем трудно отказать этим людям в признании их воюющею стороною.