Дорога горы
Шрифт:
Друзья подняли кубки и выпили за успех экспедиции. Потом еще долго лежали в шалаше, закутавшись в теплые шерстяные накидки, вспоминая годы совместных странствий и строя планы на будущее. Наконец, замолчали. Откинувшись на подушки, они слушали шелест листвы, стрекот цикад и крики ночных птиц, пока сон не накрыл обоих.
С первым петушиным криком обитатели сельской виллы Иосефа проснулись и приступили к выполнению своих обязанностей. День отдыха – первый день Праздника кущей – остался позади. Но время наступило горячее: жатва в самом разгаре, виноград ждет своей очереди на винном дворе, а в оливковой роще все готово к сбору урожая. Иосеф не позволял работникам отдыхать в течение всех семи дней праздника, как это делали
Постепенно дом и его окрестности наполнялись звуками повседневной жизни. Из стойла, расположенного во внутреннем дворе рядом с воротами, доносилось мычание коров, блеяние коз и овец, ожидающих облегчения раздувшегося от молока вымени. В кузне глухо и ритмично заработал молот. Затем в дело вступили вспомогательные молоточки, наполняя радостным звоном предрассветные сумерки. С крыши послышался шорох каменного катка: слуга утрамбовывал заплату из сырой глины на раскрошившейся кирпичной кладке.
От ворот потянулись стайки работников с серпами и граблями в руках. Одни поденщики шли к полю, засеянному льном, другие направлялись к пшеничному полю, а третьи к чечевичному. На делянке, где сжали чернуху, черный тмин, ток устроили прямо между снопами. Там махали палками. А на пшеничном гумне мулы натужно тянули харуц – толстую молотильную доску с железными шишками. Кое-где на полях оставались несжатые островки. Иосеф свято чтил предписания Закона: «Когда будете жать жатву на земле вашей, не дожинай до края поля твоего, и оставшегося от жатвы твоей не подбирай» 46 .
46
Книга Левит, 19: 9.
Показалась повозка, запряженная парой волов. На ней стоял огромный медный чан с кровью жертвенных животных, которых накануне умертвили в Храме. Иосеф, как лицо, приближенное к первосвященнику, имел возможность покупать ее за символическую плату. Свежая кровь – лучшее удобрение. Но его могут позволить себе только богатые люди, а бедняки довольствуются речным илом, навозом или голубиным пометом.
Поместье Иосефа располагалось неподалеку от Иоппийской дороги. Отсюда до отчего дома в Рамафе рукой подать – всего сорок стадиев. Все окрестные холмы и луга в праздничные дни пестрели разноцветными шатрами паломников, которые не смогли найти пристанища в Иерушалаиме или по причине большого семейства предпочли сельский простор тесноте городских кварталов. Иногда порывы ветра доносили до поместья звуки ритуального пения и игры на музыкальных инструментах. Иосеф знал, что это ненадолго, и по окончании праздника караваны потянутся обратно в сторону своих селений. А еще через пару дней о былом столпотворении будут напоминать только обрывки ткани да глиняные черепки по обочинам дороги – следы неизбежных потерь при любом дальнем путешествии.
Старая оливковая роща отделяла виллу Иосефа от тракта. Приземистые бугристые стволы топорщились редкими ветвями. Шапки мелких остроконечных листьев окутывали деревья словно легкая дымка. У некоторых олив были сдвоенные стволы. Казалось, что их половинки когда-то давным-давно прильнули друг к другу в порыве нежности, да так и застыли, обнявшись. Среди деревьев ходили работники и колотили палками по веткам, усыпанным спелыми темно-синими костянками. Другие подбирали маслины с земли, наполняя ими большие плетеные корзины. Урожай собирают осторожно, чтобы не повредить мякоть, иначе маслины испортятся в процессе засолки. Не все плоды удавалось сбить, но сборщики не усердствовали. Ибо гласит милосердный Закон: «Когда будешь обивать маслину твою, то не пересматривай за собою ветвей: пусть остается пришельцу, сироте и вдове» 47 .
47
Книга Второзаконие, 24: 20.
Со стороны виноградника к стене дома примыкал винный двор. Там, где из земли вспучивались щербатые каменные языки, окаймленные пучками травы. Прямо в скале зияли два углубления. Работники подносили корзины с виноградом к давильне и вываливали в нее тяжелые фиолетовые гроздья. Двое юношей в набедренных повязках, стоя по колено в жидком месиве, топтали ягоды. По каменному желобу струи ароматного сока стекали в цистерну. Еще двое перекладывали лопатой выжимки в полотняные мешки, туго закручивали их и дожимали в каменном чане, пока из них не выходили последние остатки сока. Тогда юноши брали черпаки и переливали его в амфоры. Из такого сока получается вкусное терпкое вино густого красного цвета.
Здесь же хранились финики. Подсушенные фрукты грудами лежали под навесом, а свежесобранные – россыпью прямо на крыше сарая. Работник граблями переворачивал и разравнивал плоды, чтобы те как следует провялились на солнце, а заодно разгонял стаи прожорливых воробьев. У сарая бегали собаки, жадно подбирая упавшие с крыши финики. Если какая-нибудь из них зазевается, с чинара тут же срывается голубь или воробей, и плод мгновенно становится добычей птицы. Вся земля вокруг сарая пропиталась финиковым сиропом.
Внутри поместья тоже кипела работа. В центре прямоугольного двора находился круглый каменный колодец, на локоть 48 возвышаясь над полом. Возле него хлопотали женщины. Кто-то стирал белье, а кто-то набирал воду в кувшины, чтобы разнести по подсобным помещениям. К полудню известняковые плиты уже успели нагреться на солнце. Дети разного возраста носились по двору, распугивая кур и наполняя двор веселым ребячьи гомоном.
В ткацкой мастерской царило оживление. Молодки и девушки расселись на деревянных лавках. Перед каждой на подставке стоял шест с глиняным кувшином. Женщины вытягивали из кудели тонкую льняную нить и наматывали ее на веретено. Более опытные матроны стояли у ткацких станков, по форме напоминающих лиру, ловко забивая пушистые уточные нити деревянными гребнями. Все шутили и смеялись. Кто-то затянул песню, и над двором полились звуки красивой народной мелодии.
48
Локоть – древняя иудейская линейная мера. Длинный локоть равнялся 521 мм, короткий – 446 мм. Стадий – единица длины в странах Вавилонии и Средиземноморья, составляющая приблизительно двести метров.
Из двери кухни, расположенной в дальнем углу двора, потянулся ароматный дымок: поварихи готовили ужин. Одна из них на корточках сидела перед жерновами, размалывая пшеничные зерна. Другая ссыпала муку в квашню, добавляла воду, закваску и замешивала густую клейкую массу. Третья сначала раскатала готовое тесто, заправила начинку, а затем выложила пироги на плоский раскаленный камень. Засыпав их золой, она с облегчением вздохнула и вытерла раскрасневшееся лицо краем платка. Пока пироги томятся, она может отдохнуть. Но не долго – работы много. На сковороде в шипящем масле жарятся куски рыбы, доставленной утром с городского рынка. В большом медном котле закипает похлебка из красной фасоли. А внутри пышущего жаром глиняного таннура поспевают лепешки.
Сам дом был хорош. Трехэтажный, из дорогого тесаного камня. Лишь на уровне перекрытий идеальная кладка нарушалась выступающими из стен комлями пальмовых балок. Глухая задняя стена выходила в поле, а передняя – с прорезанными на каждом этаже прямоугольными окнами – смотрела на внутренний двор.
Окна первых двух этажей, где располагались подсобные помещения и комнаты прислуги, закрывались глухими деревянными ставнями. Личные покои хозяина находились на третьем этаже, вдали от запахов кухни и суеты двора. Решетчатые рамы с пластинами толстого мутноватого финикийского стекла плохо пропускали солнечный свет, зато надежно защищали от пронизывающих зимних ветров.