Дорога к «Черным идолам»
Шрифт:
Лисков вытянулся. В приглушенном голосе он уловил жесткие нотки. В действие вступал четкий закон преступного мира: сильный съедает слабого.
— Я ничего, — сказал Лисков поспешно и, взвалив на плечи рюкзак с самородком, двинулся вслед за Эмиком, мягко ступавшим по густому мху.
Он смотрел на заряженную двустволку Эмика, на мощные плечи, двигавшиеся под кожаной броней куртки, и чувствовал глубокий, засевший под кожей страх. Теперь этот страх всегда будет с ним. Его нельзя извлечь, как занозу.
Вдруг поумневший Веня
Как бы то ни было, ему оставалось только одно — безоговорочно повиноваться и надеяться на добрую волю своего «благодетеля».
Они поднялись на вершину сопки, откуда была видна темная лента дороги, причудливо вьющаяся по редколесью. Далеко-далеко зеленым пятнышком виднелся грузовик.
Уже смеркалось, пошел снег. В горах бродил какой-то неясный гул — словно бы терлись друг о друга свинцовые тяжелые облака.
Они прислушались. Гул приближался, перешел в треск. Казалось, за облаками кто-то вспарывает дерматин.
Из облака вдруг вывалился самолет, чуть было не наткнулся на сопку, но, подпрыгнув, перелетел через нее. Колеса пронеслись в двух метрах от вершин черных, обгоревших во время прошлогоднего пала лиственниц.
Лисков инстинктивно пригнулся.
— Уходим! — шепнул он Эмику.
— Погоди! — сказал тот, продолжая следить за самолетом.
Нет, не случайно появился здесь этот голубоватооранжевый «Як». В такую погоду рейсовые машины не летают. Значит, у пилота была какая-то особая цель.
«Як» заложил резкий вираж, наклонив крылья, и описал круг над грузовиком.
В маленькой комнатушке, отведенной под кабинет командира эскадрильи Парамонова, сидели двое: сам комэска, плотный, багроволицый, и Сомочкин, самый маленький пилот в легкомоторной эскадрилье, кукольно-голубоглазый и застенчивый.
Укутанный шарфом комэска хрипел и кашлял. Он пришел сюда с воспалением легких, задыхался от жары, но ни за что не хотел оставить кабинет.
— Слетаю, Павел Петрович, а? — просительно сказал Сомочкин. Он теребил в руках новенькую фуражку.
Парамонов не ответил. Снял телефонную трубку.
— Прошу метео. Метео? Как там погода на трассе Чурым — Уйкут? Улучшение есть?
Он выслушал и нахмурился.
— Холодный фронт с северо-востока, скорость около сорока…
Оба пилота взглянули на карту. Холодный фронт, неся с собой облака и мглу, приближался неуклонно и равномерно, со скоростью поезда. В окне было видно летное поле. Голубенькие, с оранжевыми полосами «Яки» казались игрушками на фоне окружавших аэродром сопок.
Дул хиус — жгучий и вредный ветер. От порывов его «Яки» вздрагивали, готовые вот-вот сорваться с места и унестись, как стайка осенних листьев.
— Я бы сам полетел, — прохрипел Парамонов. — Да вот видишь…
— Я справлюсь, — поспешно сказал Сомочкин. — Я четыреста часов налетал, не считая вводных.
— Знаю, — ответил Парамонов. — Горяч ты, Сева, горяч.
Пилот виновато пожал плечами.
— Я только на поселок взгляну, доехал или нет шофер.
Он вспомнил этого рослого добродушного парня, который подхватил вымпел. Пилот узнал его, кружа на небольшой высоте над машиной. Кажется, шофера звали Иван. Сомочкин часто встречал его на аэродроме, куда тот приезжал за грузами, доставленными тяжелой транспортной авиацией. Каково ему в тайге одному?
Комэска снова взялся за телефон.
— Золототрест? Это с аэродрома, Парамонов. Как радиостанция в Шалом Ключе, молчит? Молчит… Так.
Сотни людей переживали в этот день трагедию, происшедшую в поселке. Но они бессильны были помочь шахтерам. Все зависело от упорства и мастерства водителя, который пробирался сейчас по разбитой и опасной таежной дороге.
Парамонов встал.
— Ладно. Лети. Но помни, Сева, я отвечаю и за тебя.
Сомочкин порывисто вскочил. Его фарфоровое, голубоглазое личико как бы осветилось изнутри.
— Есть лететь!
— И… вот что. Если встретишь холодный фронт, поворачивай. В горах при облачности не полетаешь. Ясно? А я останусь здесь, пока не прилетишь. И еще. Когда доберешься до Шалого Ключа, не забудь про «Черных идолов». Они торчат над сопкой, как зубья. Не сбей…
Аэродром встретил пилота басовым гулом.
«Як» легко поднялся в плотном встречном потоке воздуха. Небо было мглистым, но высоким, и горные хребты хорошо просматривались вдали.
Летное поле осталось позади, «Як» повис над безлюдной, холодной тайгой.
Сомочкин поднимал машину выше и выше. Горы, вырастая постепенно, как бы выталкивали его.
Вот показались первые облака, вестники приближающегося холодного фронта. Они переползли через дальний голубой хребет, как лазутчики через бруствер окопа. Они были белы и сияли невинным, голубоватым блеском. Но Сомочкин знал, что вскоре последует тяжелая и грозная атака.
Так и есть. За белыми клочками пара навстречу самолету ринулись свинцовые, утюгообразные тучи. Они шли шеренгами, атакуя маленький «Як».
— Нет, не отверну, — сказал себе Сомочкин и закусил губу. Он думал о старателях, заваленных в темной и душной шахте. Нет, он не имел права повернуть назад. И Парамонов на его месте поступил бы точно так же.
Самолет ударил в облако, вздрогнул, и стекла залило густым молочным киселем. Где земля, где небо? Пилот посмотрел на крохотный серебристый самолетик, плавающий в кругу авиагоризонта. Все правильно.
Молочная пелена неожиданно оставила самолет, но, прежде чем «Як» поглотила вторая шеренга облаков, Сомочкин отжал штурвал и нырнул в просвет, все ниже прижимаясь к земле, которая несла ему и спасение и гибель.