Дорога к дому
Шрифт:
– Да пожалуйста! – гневно выкрикнул бесёнок.
Камень, яростно сверкнув, взмыл в воздух, подброшенный лапкой беса, а сам Ноби, одарив хозяина напоследок испепеляющим взором, растворился в воздухе. Вскоре с верхушки шкафа, где остался ополовиненный кувшин молока и добрые кусок хлеба, раздались негромкие чавкающие звуки. Безымянный, ловко перехватив изумруд, пристально его оглядел. Устало вздохнув, он бросил камень на стол.
– Ноби, хватит играться! Верни камень!
– Да я уже… – набитый рот мешал бесенку говорить, но он, собственно, и не испытывал особого желания.
– Хватит! – окончательно разозлившись, заявил человек. – Думаешь, я не могу разглядеть подделку?
– Погоди, – вмешался в беседу хотоллен. – Если ты решишься
– Предоплата? – поинтересовался Безымянный.
– Нет!
Гаргарон яростно тряхнул головой и треснул кулаком по столу, чуть не перевернув при этом миски с едой.
– Я же сказал тебе приятель: всё это дело – гниль! Филин передал мне с десяток этих безделушек, наказав вручать их тем, кто пожелает принять заказ. Ты представляешь: выдавать камни, которым цена в несколько сот монет, всем подряд только лишь за согласие? Что это, по-твоему?
– Не знаю, – задумчиво отозвался Безымянный. – Ноби, – уже значительно спокойней окликнул он бесенка, – проверь изумруд. Есть на нем "сеть"? Или, может, "зеркало"?
Бесенок, чуть не подавившись при последних словах, торопливо извлек камень наружу и принялся изучать с удвоенным вниманием. Спустя короткое время он облегченно вздохнул и ответил:
– Ничего там нет! Обычный изумруд, очень качественный само собой, и всё! Никаких ловушек.
– Странно.
Безымянный взял кусочек жареной утки и отправил в рот. Рассеянно жуя, он мысленно перебирал всевозможные варианты, способные объяснить поведение неведомого заказчика или хотя бы дать зацепку. Но в голову не приходило ничего утешительного.
– И я о том же, – дождавшись, когда взгляд задумавшегося гостя вновь обретет осмысленное выражение, поспешил согласиться хоттолен. – Я бы про него, про заказ этот, и не заикнулся б, не будь ты коном.
– Бывшим, – сурово поправил его Безымянный.
– Ааа, – отмахнулся, будто от надоедливой мухи, Гаргарон, – ваша братия бывшей не бывает. Кон есть кон, хоть бывший – хоть мертвый. Так у нас говорят.
Безымянный презрительно хмыкнул и скривился, но вступать в спор с хоттоленом не стал, прекрасно зная: переубедить того не получится. У людей давным-давно сложилось представление о конах, и отнюдь для последних не лестное. Единственное, что оставалось, – смириться.
– Ну, так и что там с камнем? – вернулся он к расспросам после непродолжительного молчания. – Для чего он?
Гаргарон задумчиво пожевал губами, взвешивая про себя и решая, что говорить. Наконец он спросил:
– Так ты того, серьезно намериваешься на эту погань подрядиться? Или как?
– Серьезно, – спокойно отозвался Безымянный. – Куш за эту сделку – если судить по условиям встречи – может оказаться изрядным. Во всяком случае, моё любопытство твой рассказ пробудил. Так что выкладывай, что к чему с этим камушком.
– Ладно, – гигант недовольно сморщился и, поведя могучими плечами, тряхнул головой – будто бык, увидавший соперника. – Твоя шкура – ты и решай, как её поджаривать! В общем, так: ты знаешь Штормскальм? Бывал там раньше?
– Да.
Голос путника внезапно утратил всякие эмоции, а глаза, опасно сощурившись, устремили потяжелевший взгляд куда-то сквозь хоттолена. Гаргарон, удивившийся перемене, произошедшей с его гостем хотел поинтересоваться: а что такого, собственно, он сказал? Но внезапная догадка, промелькнувшая на самых задворках памяти, подсказала ему возможную причину столь странного поведения. А заодно и прочно заткнула рот.
Стылый предрассветный сумрак колебался под резкими порывами пронизывающего северного ветра. Редкие, тяжелые капли падали с пасмурного неба и, ударяясь о мостовую древнего города, с приглушенным всплеском разлетались всполохами серебристо-стеклянных осколков. Немногочисленные окна, светлившиеся неровным светом, казались нереальными, иллюзорными порождениями дремлющей твердыни – её полусознательным сном. В отдалении слышался одинокий собачий лай, все остальные звуки тонули в тихом шорохе холодной дождевой песни. Все, кроме размеренной печатной поступи пятерых человек, направляющихся к северным вратам города. Четверо облачены в форменную боевую броню филиала Валентиниана с неразличимыми из-за темноты знаками отличия, в руках – тяжелые плазменные излучатели. Несмотря на массивные доспехи, их движения легки и свободны. Пятый в группе – узник, и его поступь, несмотря на отсутствие доспехов, скованна и медлительна, будто у тяжелобольного, лишь недавно вставшего с постели.
– Шевелись, тварь, – раздается грубый, срывающийся от ярости голос одного из охранников, идущего сзади. Удар прикладом между лопаток. Сильный, внезапный. Высокий юноша, в мешковатой одежде, от неожиданности теряет равновесие и падает на мокрую, грязную мостовую. Неловко выставленные руки больно ударяются об камни, слышится скрежет металла – грубые стальные браслеты, охватывающие запястья, врезаются в плоть. – Вставай! – сильные руки подхватывают его с обеих сторон и резко, рывком заставляют выпрямиться. – Шевелись, кому говорят! Юноша отводит ладонью, покрытой многочисленными ссадинами, мокрую прядь, упавшую на глаза, и оглядывается по сторонам. Древняя кладка высоких домов с остроконечными крышами, темные провалы узких, стрельчатых окон. Плющ и дикий виноград, взбирающийся под самую кровлю. Запах мокрого камня. Он старается запомнить всё, – все, что связано с человеком, с его жизнью, его миром. Он знает – не предполагает, а именно знает! – скоро его жизнь оборвется. Скоро, уже очень скоро смерть встретит его в одном из своих многочисленных обличий, обитающих за гранью. Никогда больше он не увидит домов, окон, мостовых. Никогда не услышит человеческого голоса, пусть даже такого, как у его провожатых. И он снова медлит, не нарочно, неосознанно дожидается нового удара прикладом, и лишь тогда его ноги начинают двигаться.– Нууу, эмм, вот, – с явным трудом переваривая охватившее его смущение, выдавил хотолен некоторое время спустя, – в Штормскальме есть старый парк. Не в городе, само собой. У южного входа. Здоровенный такой, его ни с чем не спутаешь. И вот, где-то в нем – где точно, я не знаю, сам там никогда не был – есть древняя каменная арка. Говорят, она вся исписана странными знаками и ещё чем-то…
– Портальные врата, – Безымянный пожал плечами, – нефункционирующие, конечно.
– Тебе видней, чего они там есть да как называются, – отмахнулся Гаргарон. – Я те про другое, слушай: тот, кто хочет связаться с заказчиком, должен вставить этот камень в щель или там выемку на той арке и идти подальше. А потом – слушай, это самое важное – каждый день, после того как камень вставлен, ты должен будешь наведываться туда, к арке, и смотреть, не исчез ли он. И если он пропал, знай – это знак. В тот же самый день, на закате, ты должен будешь прийти в парк и прогуливаться неподалёку от арки, там-то к тебе заказчик и подойдет! Ну а уж как у вас дальше пойдет-сложится – ваше дело, меня не касается.
– Идет, – после непродолжительного молчания проговорил Безымянный. – Я согласен.
– Как знаешь, – Гаргарон сокрушенно покачал головой.
Поболтав со своим постояльцем на всевозможные темы, никак не касающиеся странной работы, бывшей предметом их предыдущего разговора, ещё некоторое время, он, в конце концов, засобирался прочь, не забыв попутно собрать со стола опустевшие за время разговора тарелки. У самых дверей гигант нерешительно остановился и, помотав головой, будто раздумывая о чем-то сокровенном, проговорил: