Дорога к несвободе. Россия, Европа, Америка
Шрифт:
В 1945 году, когда СССР победил и расширил свои владения, Ильин начал писать для будущих поколений русских. Он считал свою работу неярким огнем в темной ночи. С помощью этого огня российские лидеры в 2010-х годах устроили пожар.
Ивана Ильина отличало постоянство. Его первый крупный философский труд, напечатанный по-русски в 1916 году, стал одновременно и последним его крупным философским трудом, изданным по-немецки в 1946 году.
По Ильину, единственным благом являлась предшествовавшая сотворению мира божественная “всеобщность”, “тотальность”, “цельность”. Когда Бог создал мир, единая истина (которой был он сам) раскололась. Ильин делил мир на категориальный (утраченное царство глубокой “всеобщности”) и исторический (человеческий
С точки зрения Ильина, наш мир с фактами и страстями бессмыслен: “мир чувственного бывания” не может быть “оправдан”. Чувственное – это зло. Бог, создавая мир, ошибся. Он поддался “романтическому” порыву и создал нас, движимых половым влечением. Поэтому “романтическое содержание одерживает верх над рационалистической формой”, а мысль уступает место немыслию и физической любви. Бог оставляет нас с “духовным релятивизмом”.
Порицая Бога, Ильин выводит вперед философию, точнее – философа, еще точнее – самого себя. Он хранит образ божественной “всеобщности”, предшествовавшей сотворению мира, и желает указать, как ее восстановить. Уводя с подмостков Бога, Ильин сам берется судить о сущем и должном. Есть божественный мир, его нужно спасать, и этот священный труд возложен на тех, кто уяснил – благодаря книгам Ильина – свое бедственное положение.
Это тоталитарный взгляд. Нам следует стремиться к такому состоянию, когда мы станем мыслить и чувствовать одинаково, то есть вовсе не будем мыслить и чувствовать. Мы должны перестать быть личностями. “Зло начинается там, – писал Ильин, – где начинается человек”. Само по себе существование единичного указывает на то, что мир порочен: “Эмпирическая разделенность единичностей есть неверное, не окончательное, метафизически не истинное состояние мира”. Ильин презирал средний класс, гражданское общество и частную жизнь, которые, как он считал, мешают восстановить “истинный порядок и строй бытия”. А слой, который предлагает улучшение жизни, по Ильину, “образует низшую ступень социального бытия”.
“Политика вечности”, как и всякий случай бессмертия, начинается с установления собственной исключительности: все, что ни есть – это зло, кроме меня самого и моей группы, поскольку я есть я, а эта группа – моя. И пусть всех остальных сбивают с толку, околдовывают исторические факты и страсти: мой народ блюдет внеисторическую невинность. Поскольку добро незримо и заключено в нас, единственный образ наших действий состоит в защите невинности, и здесь мы не постоим за ценой. Адепты “политики вечности” не собираются жить дольше, счастливее или плодотворнее. Они усматривают в страдании признак праведности, если считают, что остальные страдают еще сильнее. Жизнь отвратительна, жестока и коротка. Удовольствие от жизни сводится к тому, что жизнь других можно сделать еще короче, беднее, лютее и отвратительнее.
Для России и русских Ильин сделал исключение. Присущая русским невинность не очевидна остальному миру, и для спасения нужно видеть Россию не такой, какой она выглядит. Поскольку реальность – лишь обломки мира, подлинное видение предполагает созерцание незримого. Корнелиу Зеля Кодряну, основатель родственного румынского фашизма, утверждавший, что в тюрьме его навестил архангел Михаил, изложил свое видение в нескольких строчках. Ильину потребовалось несколько книг, чтобы рассказать о своих взглядах, но все они сводятся к тому, что русский народ добродетелен; чистота этого представления важнее всего, что в действительности делают русские. Народ без греха – вот что видит ослепивший себя философ.
Невинность принимает особую биологическую форму. Ильину грезилось девственное тело России. Подобно фашистам той эпохи и другим поклонникам авторитаризма, Ильин был убежден, что русский народ сродни живому существу, животному в раю без первородного греха. Люди же, принадлежащие к этому “единому живому организму”, несамостоятельны – как и клетки, принадлежащие организму. Русская культура, писал Ильин, автоматически порождает “братское единение” везде, где бы ни распространилась власть русских. Ильин брал слово украинцы в кавычки, поскольку отрицал их самостоятельное, вне российского организма, существование. Рассуждать об Украине – означает быть заклятым врагом России. Ильин считал само собой разумеющимся, что Украина окажется и в составе постсоветской России.
По мысли Ильина, советская власть сконцентрировала в одном месте всю дьявольскую энергию фактуальности и страстей. При этом, по его мнению, триумф коммунистических идей показал: Россия скорее невинна, чем развращена. Коммунизм – иностранный соблазн, делающий из русских “интернациональных ‘Тарзанов’”. Иноземцы жаждут растлить непорочную Россию именно потому, что она наивна и беззащитна. В 1917 году русские попросту оказались слишком добры для того, чтобы сопротивляться принесенному с Запада грузу греха. Несмотря на бесчинства советских вождей, русские сохранили не очевидную всем остальным чистоту. В отличие от Европы и Америки, принимающих за жизнь факты и страсти, Россия сохранила “дух”, след божественной всеобщности. “Народ не Бог, – писал Ильин, – но силы его духа – от Бога”.
Когда Бог создавал мир, Россия каким-то образом миновала историю и осталась в вечности. Следовательно, она вне течения времени, вне “произвола и усмотрения”, которые Ильин считал недопустимыми. По его мысли, бытие России циклично и включает угрозы и защиту от них. Все происходящее со страной – это или нападение иноземцев на невинную Россию, или ее оправданный отпор. В эту схему Ильин (слабо знавший русскую историю) с легкостью уложил целые столетия. Покорение севера Азии и половины Европы Ильин считал “самообороной”. По Ильину, все без исключения войны, которые вели русские, были оборонительными. Россия – всегда жертва “континентальной блокады” со стороны Европы. Ильин считал, что русский народ после обращения в христианство почти тысячу лет терпел исторические муки. Россия не делает ничего дурного. Зло – лишь то, что делают России. Факты не имеют значения. Ответственность снимается.
До большевистской революции Ильин изучал право и верил в прогресс. После 1917 года все показалось возможным и дозволенным. Творимое ультралевыми беззаконие, считал Ильин, должен превзойти еще больший произвол ультраправых. Позднее, в зрелых работах, Ильин изображал беззаконие добродетелью патриотов. “Фашизм, – писал он, – есть спасительный эксцесс патриотического произвола”. Слово “произвол” всегда ненавидели российские реформаторы. Считая произвол явлением патриотическим, Ильин отвергает реформы на основе права и объявляет, что политика отныне должна следовать прихотям единоличного правителя.
Употребление Ильиным слова “спасительный” придает политике глубокий религиозный смысл. Ильин, как и другие фашисты (например, Адольф Гитлер в “Моей борьбе”), искажает в своих целях христианские концепции жертвенности и искупления. Гитлер утверждал: избавив мир от евреев, он возвратит далекого Бога. “Ныне я уверен, что действую вполне в духе Творца Всемогущего, – рассуждал Гитлер. – Борясь за уничтожение еврейства, я борюсь за дело божие”. Русское слово “спасительный” православные обычно употребляют применительно к искуплению Иисусом на Голгофе грехов верующих. Ильин имел в виду, что России необходим спаситель, который на пути к власти прольет чужую кровь и так совершит жертвоприношение. Фашистский переворот станет актом спасения, первым шагом к возвращению божественной всеобщности.