Дорога Короля

Пратчетт Терри Дэвид Джон

Патриция Маккиллип

БРАТСТВО ДРАКОНА

(Перевод И. Тогоевой)

Великий плач разнесся по всей земле: у королевы Селендайн пропал любимый арфист, и она взывала к помощи жителей севера, юга, запада и востока. Мы много дней мчались верхом сквозь дождь по раскисшей земле к месту встречи, в Триллиум, и снова нас стало пятеро. И уже впятером из Триллиума мы поскакали в Карнелейн, где в королевском дворце собрался, кажется, весь мир. Хоть мы и жили далеко от этих мест и не могли услышать, как играет ее знаменитый арфист,

но и до нас долетали слухи о том, что каждое полнолуние Селендайн дарит ему перчатки из золототканой парчи и, согласно старинному обычаю, наполняет его уста драгоценностями. И вот, когда мы уже стояли в парадном зале дворца среди блестящих королевских придворных и слушали ее мольбы о помощи, Джастин, которая любит говорить загадками, шепнула мне на ухо:

— Скажи, что это такое: «Невидим он, но всюду слышен; как ветер быстр, да не имеет ног; многоязык и говорить умеет чудно, а вот лица лишен он, к сожаленью»?

— Ну, это легко, — еле слышно откликнулась я. — Слух.

— А слух, этот застенчивый зверек, нашептывает мне, что королева ценила руки своего музыканта не только за игру на арфе, да и уста его наполняла не только драгоценностями.

Я, в общем-то, и не удивилась. Селендайн дивно хороша собой как вблизи, так и издали; и красавицей она остается уже очень давно благодаря своей способности к колдовству, которую унаследовала по женской линии в результате одной весьма темной истории; а королева наша не такова, чтобы дать пропасть хоть одному из своих дарований.

Замуж она вышла должным образом и вела себя достойно — верно любила мужа, хорошо воспитывала наследников. А когда десять лет назад ее муж умер, она, будучи добродетельной женой, оплакивала его с той же умелой искренностью, с какой вступила в брак и взошла на трон. Она всегда умела держать нос по ветру, а то, как при дворе действовали серебро, пепел и золото, было и вовсе чистым волшебством.

Но когда мы подошли поближе и преклонили перед нею колени, я сразу поняла: тот арфист для нее — не пустая забава; он своими песнями сумел проникнуть ей в самое сердце.

— Вам пятерым, — тихо промолвила королева, — я доверяю больше, чем всем своим придворным вместе взятым. На вас я всегда могу положиться. — Глаза ее, зеленые, как листики чистотела (а ведь имя «Селендайн» и значит «чистотел»!), смотрели мрачно; тонкие морщинки, свидетельства затаенного страха и гнева, собрались у прекрасных губ. — Среди собравшихся в этом зале есть и такие — ибо я сама далеко не всегда вела себя достаточно мудро и сдержанно, — кому гораздо больше хотелось бы увидеть моего арфиста мертвым, чем спасти его.

— Знаешь ли ты, госпожа моя, где он? — прошептала я.

Она тоже перешла на шепот, так что даже я едва могла ее расслышать, а сгоравшие от ревности рыцари у меня за спиной изо всех сил навострили уши, тщетно надеясь уловить хоть словечко.

— Я искала его везде — смотрела в воду, в магический кристалл, в зеркало: ответ был один и тот же. Он в плену у Черного Тремптора.

— Ах вот как! Ну что ж…

Она наклонилась, чтобы поцеловать

меня: мы с ней двоюродные сестры, хотя порой она относилась ко мне как к своенравной дочери, а я к ней — причем куда чаще — как к капризной и взбалмошной матери.

— Найди его, Анна! — Она так сказала это, что мы впятером тут же поднялись с колен и вышли из зала.

— Что она там тебе нашептала? — спросила Даника, когда мы уже садились на коней. — Она действительно сказала «Черный Тремптор»?

— Ш-ш-ш! Тише!

— Но это же гора! — удивилась Флер.

— Никакая это не гора, а ужасный злобный дракон! — огрызнулась Даника, и я злобно зашипела на обеих:

— Да тише вы! Неужели нельзя помолчать какое-то время или хотя бы не долдонить во все горло, куда мы направляемся, пока об этом не узнают все на свете?

Даника, рассердившись, яростно вонзила шпоры в бока своего коня, и гулявшие во дворе замка павлины с шумом бросились врассыпную, спеша унести с дороги свои великолепные хвосты, и сразу стали похожими на суетливых кур. Джастин смотрела на меня задумчиво: она явно была весьма заинтригована. Кристабель, которая никак не могла избавиться от жестокого насморка, сказала стоически:

— Ду что ж, богло быть и хуже!

Впрочем, что может быть хуже возможности превратиться в кучку пепла после одного лишь огненного плевка разъяренного дракона, она не сообщила.

Флер, которая очень любила хорошую игру на арфе, была тронута до глубины души.

— Нам следует поспешить. Ах, бедняга! — Она взлетела в седло и поскакала следом за Даникой.

Осторожно пробравшись верхом через огромный двор, где было уже полно народа, мы обнаружили обеих уже за воротами; одна смотрела на запад, другая — на восток, словно темные тучи на утонувшем в серой мгле горизонте были клубами дыма, вырвавшегося из ноздрей проклятого дракона.

— Куда направимся? — спросила Флер.

Джастин, которая в таких предметах, как география, разбиралась отлично, молча указала ей, в какую сторону лежит наш путь. Кристабель высморкалась. И наше путешествие началось.

Впрочем, сперва мы, разумеется, сделали пару кругов по городу, оставив с носом тех рыцарей, что пытались нас преследовать. Укрывшись в придорожной таверне, мы видели из окна, как они галопом промчались мимо к одному из «случайно» названных нами перекрестков. Даника, настроение которой ежесекундно менялось от солнечного до дождливого, точно погода в осенний день, пришла в восхищение от того описания, которое дала Флер объекту наших поисков.

— Арфист он просто чудесный! — заверила нас Флер. — И мы должны спасти его во что бы то ни стало, потому что другого такого нет во всем белом свете. Селендайн, возможно, и наградит нас по-королевски, одарит и золотом, и почестями, зато его награда будет вечной, ибо он сочинит о нас чудную песнь.

Кристабель, прикрывая свой бокал рукой и стараясь вдохнуть как можно больше паров горячего, сдобренного различными специями вина, спросила:

— А кто-нибудь знает, как его зовут, арфиста этого?