Дорога Короля

Порой трудно даже припомнить, были ли какие-то романы и рассказы в жанре фэнтези написаны до того, как герои Дж. Р. Р. Толкина буквально ворвались на литературную сцену. И тем не менее тогда уже существовали такие замечательные книги для детей, как «Ветер в ивах» и «Книга джунглей», а также такие книги для взрослых с «изрядной» мифологической составляющей, как, скажем, «Колодец на краю света», или готические романы вроде «Дракулы», или же такие упоительные анахронизмы, как «Янки при дворе короля Артура». Были также и прекрасные книги для семейного чтения; их читали вслух у камина, и авторами их являлись как знаменитые писатели, например Чарльз Диккенс, так и не слишком известные математики, вроде достопочтенного Чарльза Доджсона (которого мы знаем под именем Льюиса Кэрролла).

В сущности, вся история литературы — это поле деятельности фантазии.

И все же произведения

Толкин считал, что всего лишь воспроизводит жизнь некоего особого мирка, населенного самыми различными существами, всего лишь записывает наиболее важные события его истории, его обычаи и законы, прослеживает родственные связи его обитателей. Средиземье, как он всегда утверждал, — это отнюдь не аллегория. Он вообще терпеть не мог аллегорий. И, хотя сам был критиком и университетским профессором, ненавидел ту «погоню за символами», которая началась в обществе после прочтения его книг. Он твердо и решительно позволил себе «опуститься» до уровня «простых» народных сказителей. Но вот о чем он забывал: будучи богом, он сумел создать настоящую Вселенную, и эта Вселенная впоследствии стала жить уже своей жизнью, без его участия — подобно заведенным часам.

Мне уже много лет, так что я не успела прочитать книги Толкина в детстве; впервые я узнала о них от своего ближайшего друга. Затем прочитала о них в замечательной книге Питера Бигля «Мое снаряжение помогает мне видеть», посвященной его путешествию по Америке на мотоцикле. Когда мы с мужем в 1965–1966 гг. пустились в автопутешествие по Европе и Среднему Востоку, ночуя в кемпингах, и решили, что будем странствовать до тех пор, пока хватит денег, я раздобыла прекрасное английское издание «Властелина Колец» в твердой обложке и, когда мы плыли в Англию на огромном «Кастель Феличе», жадно поглощала страницу за страницей, тогда как остальные пассажиры танцевали под популярную мелодию «Анастасио э суи хэппи бойз». Спустя десять дней, когда мы пришвартовались в Саутгемптоне, я ничуть не удивилась тому, что все дома там оказались чрезвычайно похожи на хоббичьи норы, и с трудом удерживалась — к сожалению, это не всегда у меня получалось! — чтобы не попросить хозяина того или иного кафе снять башмаки и носки, чтобы я могла убедиться, что ноги его не покрыты густой шерстью (кроме ступней, разумеется!).

В общем, все мое мировоззрение претерпело весьма существенные изменения после первого же знакомства с творчеством Толкина, однако же это было лишь крохотной каплей в том море поистине глобальных перемен, которые охватили весь литературный мир, особенно затронув творчество тех писателей, которых обычно относят к жанру фэнтези. А после потрясающего успеха «Властелина Колец» среди подражателей Толкина возник настоящий бум. Издателям и книготорговцам пришлось совместно создавать особый рынок для фэнтези как литературного жанра. И пишущие в этом жанре волей-неволей создали некое «братство посттолкинистов» (следует, правда, отметить, что некоторые из них заявляют, мол, Толкин им не указ, и полностью отрицают какое бы то ни было его влияние на их творчество). В наших книжках отныне буквально все свидетельствовало о сильнейшем влиянии Толкина: и сильно мифологизированный сюжет, в основе которого обычно лежали скандинавские саги или иные фольклорные источники, и средневековые, часто пасторальные, «декорации», и лежащее в основе всего произведения допущение, что последствия применения любой магии всегда столь же неизменны, как и воздействие того Кольца, которое несут к темнеющей вдали горной вершине и которое постепенно отнимает силы у того, кто его несет. И даже если влияние, которое испытывает наше творчество, имеет куда более глубокие корни, чем произведения Толкина (впрочем, может, это и не так!), и корни эти уходят в глубь веков, скрывающихся в туманном прошлом, когда создавались все мифы и волшебные сказки на свете, все наши книги так или иначе созданы под одним девизом (явным или подразумеваемым): «Написано в стиле Дж. Р. Р. Толкина».

Разумеется, и в заданных рамках порой изящные и величественные идеи, служившие исходным материалом, могут порой дегенерировать, легко превращаясь в различные вариации мифоподобного вздора: эльфы, скажем, красуются в меховых набедренных повязках, а единороги окрашены в пастельные тона, повсюду встречаются также прихотливо изукрашенные говорящие клинки и весьма тщательно прорисованные декоративные элементы «а ля средневековье» — грязные гостиницы, злые волшебники и положительные герои с поросшими шерстью конечностями и самой невероятной сексуальной ориентацией. В общем, Толкин явно не пришел бы в восторг от подобной писанины.

В восторг? Да он бы просто в ужас от нее пришел!

И все же в неудержимом потоке «фэнтези», возникшем в конце 60-х годов под влиянием Толкина, явно выделяются произведения некоторых авторов, чьи книги и сам Толкин, вероятно, прочитал бы с удовольствием. Можно назвать, например, Андрэ Нортон, королеву авантюрного романа-фэнтези, Пола Андерсона, безусловно оставившего свои отпечатки пальцев на древних кромлехах Севера, Роберта Сильверберга, великолепного рассказчика, знающего невероятное множество историй, Питера С. Бигля, столь почтительно признавшего в своей документальной книге, в каком неоплатном долгу он находится перед Толкином, и подтвердившего эти слова своими прекрасными, но, увы, весьма немногочисленными романами. Короче говоря, писатели, названные выше, а также некоторые другие, не менее замечательные авторы, произведения которых и составили данный сборник, получили специальное предложение: написать «типично толкиновский» рассказ. Нет, не имитацию произведений великого мастера (поскольку мы все-таки не имитаторы!), а именно нечто свое, особенное, — в честь его столетней годовщины. Этот сборник — наш подарок ко дню рождения Толкина, и мы надеемся, что книга понравится его многочисленным почитателям. Может быть, их реакция будет примерно такой же, как у одного электрика, которого пригласили починить проводку в библиотеке филологического факультета Оксфорда, где стоит бюст Толкина. Заметив скульптуру, электрик отложил инструменты, подошел поближе, дружески обнял писателя за бронзовые плечи и, ничуть не смущаясь, как старому другу, сказал: «Отличная работа, профессор! Вы написали просто потрясающие истории!»

Во всем неослабевающем потоке историй о Риве Справедливом лишь одна с особой точностью характеризует этого необычного героя: та, в которой повествуется о дальнем родственнике Рива, Джиллете из Предмостья.

А необычность самой этой истории отчасти заключается в том, что Рив и Джиллет были настолько не похожи друг на друга, что даже мысль об их родстве казалась неправдоподобной.

По правде говоря, этот Джиллет был просто дурак, хотя и очень добрый дурак. Людей злых и недружелюбных осторожные жители Предмостья никогда б не приняли, а Джиллета они, несомненно, любили, иначе не рискнули бы вызвать Рива Справедливого, чтобы всего лишь сообщить ему, что Джиллет бесследно исчез. Ведь появление Рива грозило порой совершенно непредсказуемыми, а часто и весьма неприятными последствиями. И ни один из жителей Предмостья, будучи в здравом уме, ни за что бы не ввязался в столь опасный конфликт с Кельвином Дивестулатой, которого многие называли попросту Убивцем.

В отличие от Джиллета Рива Справедливого добрым никто и никогда не считал — ни враги, которых у него накопилось немало благодаря его деяниям, ни друзья.

Но были в Северных графствах такие селенья, а может даже и большие города, где Рива Справедливого действительно любили, пожалуй даже боготворили и всячески ему льстили. Впрочем, Предмостье было не из их числа. Все-таки решения этот Рив порой принимал просто дикие, да и действовал, по мнению жителей Предмостья, чересчур прямолинейно и упорно, так что особого одобрения со стороны тамошних осторожных фермеров и арендаторов, мельников и каменщиков не получал. А вот добродушного Джиллета они знали с рождения.

Подобно силам природы, Рив Справедливый был настолько необъясним и непредсказуем, что люди давно уже перестали рассчитывать на его помощь. И вместо того чтобы поинтересоваться тем, почему он поступил так, а не иначе, и каким образом ему удалось, скажем, избежать той или иной опасности, жители Предмостья больше всего любопытства проявляли по поводу поистине неправдоподобного родства Рива с Джиллетом, ибо уж Джиллета-то назвать загадочным или непредсказуемым можно было только по незнанию.

На самом деле никто так и не узнал наверняка, состоят ли Рив и Джиллет в родстве. Просто Джиллет при каждом удобном случае называл Рива Справедливого своим родичем. А то, что он действительно так говорил, может подтвердить любой житель Предмостья. Больше никто ничего по поводу их родства не знал. Вот и поползли всякие слухи и сплетни; говорили, например, что родная тетка Джиллета, сестра его матери, жившая в соседнем городке, во время одного из праздников не устояла перед артистом бродячего цирка, клоуном, страдавшим к тому же манией величия (иногда, впрочем, говорили, что это был никакой не клоун, а рыцарь, странствовавший инкогнито), и ее незаконнорожденный сынок появился на свет то ли прямо в поле, под зеленой изгородью, то ли в безвестном женском монастыре, то ли в потайной комнате замка одного весьма знатного лорда. Вот только каким образом свойства натуры, столь ярко выраженные в характере Рива, оказались совершенно подавленными в характере Джиллета, понять не мог никто — ни сами сплетники, ни те, кто их сплетни слушал.