Дорога Короля
Шрифт:
И все-таки Рив и Джиллет действительно оказались связаны родственными узами, ибо Рив незамедлительно явился, когда его призвали именем Джиллета.
К сожалению, сам Джиллет в это время был вне досягаемости и ведать не ведал, как хорошо относятся к нему односельчане, которые сумели вызвать Рива и рассказать ему, в какую передрягу попал его родственник.
Никто так никогда толком и не выяснил, каким образом Джиллет умудрился вызвать столь сильную неприязнь со стороны Кельвина Дивестулаты. Ну хорошо, он был дурак, это всем известно, но как все же он умудрился вляпаться в такуюисторию? Попался на крючок к ростовщику? Что ж, это вполне возможно. Да и то, что он обратился за помощью к этим обманщикам, алхимикам и магам, которые
Вот только что, скажите во имя всех святых, забрал себе в голову этот дурень Джиллет, пустившись в плаванье по столь опасным водам?
А истина, о которой никто в Предмостье даже и не догадывался, заключалась в том, что Джиллет сам навлек на свою голову страшные беды и сам решил свою судьбу — а все оттого, что назвал себя родственником Рива Справедливого.
В общем, дело было так. Еще совсем юным Джиллет пал жертвой довольно глупой, но в высшей степени понятной страсти к молоденькой вдовушке Гюшетт. Незадолго до смерти Рудольф Гюшетт привез из чужих краев молодую жену и поселился с ней в своей усадьбе, ныне захваченной Кельвином Дивестулатой. Рудольф полагал, что вдали от пороков и соблазнов большого города его юной жене скорее удастся сохранить свою чистоту. Но увы, поселившись в Предмостье и вскоре окончательно убедившись, что жена его скромна и чиста по природе и чистота ее не нуждается в дополнительной защите, господин Гюшетт прожил совсем недолго. А местные молодые люди, разумеется, понятия не имели, сколь целомудренна юная вдовушка. Они знали только, что она иностранка, очень молода и хороша собой, а также — что она сильно горюет, потеряв любимого мужа. В общем, Джиллет был далеко не одинок, испытывая безумную страсть к молодой вдове. А сама вдова молила Господа, оберегавшего ее невинность, лишь об одном: чтобы бесконечные поклонники оставили ее в покое.
Нечего и говорить, что в покое они ее не оставляли.
По правде, настоящую тревогу вызывал у нее только один из воздыхателей: мерзкий Кельвин Дивестулата. Когда вдова с презрением отвергла его ухаживания, он устроил ей настоящую осаду, используя всю хитрость, на какую только была способна его низкая душонка. Прошло несколько месяцев, и он все же захватил тот дом, который Рудольф Гюшетт так старательно обустраивал для своей жены. Мало того, Кельвин отрезал вдове все пути к спасению, и ей волей-неволей пришлось исполнять малоприятные обязанности его экономки, поскольку от сомнительной чести стать его женой она категорически отказалась. Однако он, по всей видимости, все равно оказался в выигрыше, ибо осмелился связать молодую женщину и изнасиловать ее, удовлетворяя свою низменную страсть.
Но Джиллет и прочие поклонники вдовы Гюшетт понятия не имели об истинном положении вещей, да и свои собственные возможности реально оценить они были не в состоянии. Как и все страстно влюбленные мужчины, они предпочитали думать, что вдове ничего не грозит, кроме разве что упорных ухаживаний ее поклонников, из-за которых она и старается не показываться людям на глаза. Точно слепые, не видя истинных намерений Дивестулаты, Джиллет и остальные молодые дуралеи, бывшие, можно сказать, его товарищами по несчастью, продолжали строить туманные планы на будущее и надеяться, что в один прекрасный день вдова все-таки откроет тайну своих предпочтений.
Впрочем, Джиллет пошел дальше многих своих соперников, хотя, разумеется, не всех.
Возможно, благодаря врожденному добродушию, а может, и не слишком большому уму он в целом не так уж плохо преуспевал на любовном фронте. Он обладал весьма привлекательной внешностью, имел хороший рост, а его карие глаза в счастливую минуту светились ярко и весело. Природная доброта и веселый нрав вскоре сделали его истинным любимцем женщин Предмостья. Однако ему явно недоставало мужской прямоты, самоуверенности и некоторых других истинно мужских качеств, которые пробуждают в женском сердце ответную страсть. Конечно, женщины Предмостья, как и женщины всего мира, очень ценили доброту; однако под натиском одной лишь доброты женская добродетель редко соглашается сдать свои позиции. Женщины всегда предпочитали героев… или негодяев.
Так что Джиллет, воспылав страстью к прелестной вдовушке, в общем-то, понимал, что успеха вряд ли добьется.
И, подобно Кельвину Убивцу, через год с небольшим после смерти Рудольфа Гюшетта — надо, правда, отметить, что тогда никто в Предмостье и не подозревал, какие козни строит Кельвин! — Джиллет решил устроить вдове ловушку.
У него не хватило ума просто спросить себя: «А почему, интересно, женщины предпочитают мне других? Чему я должен научиться, чтобы женщины и в меня влюблялись? Как мне преодолеть собственный характер и стать лучше и умнее?»
Вместо этого он задавал себе только один вопрос: «Кто может помочь мне наладить отношения с этой женщиной?»
Надо сказать, подобный вопрос задавали себе и многие его приятели — тоже, в общем-то, изрядные дуралеи. Короче говоря, Джиллет оказался пятым или шестым в той череде парней из Предмостья, которые один за другим представали перед самым знаменитым в графстве алхимиком, что жил на окраине их селения. И все эти молодые люди просили об одном: изготовить для них приворотное зелье.
Говорят, что главное отличие одного мага или алхимика от другого заключается в том, насколько у кого-то из них больше возможностей для одурачивания людей и насколько безопасны те средства, которыми они при этом пользуются. Упомянутый выше алхимик отличался достаточно большим выбором средств для обмана клиентов. Как известно, сквайры и графы обычно обращаются за советом к магам, а простые крестьяне и арендаторы — к алхимикам. Разумеется, тот тип, к которому заявился со своей просьбой Джиллет, был сущим шарлатаном. Между прочим, он, не будучи глупцом, вполне соглашался с подобным мнением о себе — но только в обществе людей, достаточно умных, таких, которые никогда не стали бы ничего у него просить. Но такому дуралею, как Джиллет, он никогда бы не открыл своего истинного лица.
В общем-то, каким бы шарлатаном он ни был, ему уже порядком надоела бесконечная вереница юнцов, требовавших изготовить для них зелье, способное приворожить вдову Гюшетт. Один сраженный любовным недугом деревенский олух — скажем, раз в полгода — это еще куда ни шло; да и выгоду какую-никакую приносило. Три олуха подряд — это забавно, хотя и попахивает неприятностями. Но пять или шесть за лето — это уже утомительно и очень опасно. Алхимику грозили большие неприятности, если бы в Предмостье обнаружилось, что все пять или шесть любовных напитков, сваренных им, оказались бездейственными.
— Домой ступай! — прорычал алхимик, когда Джиллет сообщил, что ему надобно. — Состав такого зелья слишком сложен и дорог. Тебе не по карману. Уходи, я ничего не стану для тебя готовить.
Но Джиллет, никогда не умевший видеть и на два шага вперед, заявил:
— А мне все равно, сколько это будет стоить! Я заплачу, сколько попросишь. — Вопрос о том, где взять деньги, ему даже в голову не приходил; он был уверен, что вполне сможет раздобыть нужную сумму. В конце концов, у вдовы Гюшетт золота сколько угодно!