Дорога на Рейншедоу
Шрифт:
На что получила от Люси недоверчиво-ироничный взгляд:
– Что-то вроде Самого Большого Мотка Бечёвки? Или Кархенджа [31] ?
Хотя в вопросе явно слышался сарказм, Джастина ничуть не обиделась, а вдохновенно продолжала:
– В точку. Или воспринимай его… ну не знаю, как потешную карусель, которую возят с ярмарки на ярмарку.
– Ненавижу эти дурацкие вертушки, – отрезала Люси. – Сначала мчишься куда-то, а когда всё заканчивается, оказываешься в точке отправления. Не говоря уж о головокружении, тошноте и бунтующем желудке.
31
Кархендж (Carhenge)
Воспользовавшись приглашением, Сэм зашёл днём в студию к Люси. В потёртых джинсах и чёрной рубашке-поло, загорелый, с ярко-голубыми, почти бирюзовыми, глазами он выглядел потрясающе. Провожая гостя в мастерскую, Люси ощутила в животе волнующую пустоту.
– Симпатичное местечко, – отметил Сэм, осматриваясь по сторонам.
– Когда-то здесь был гараж, но потом хозяин переоборудовал помещение, – пояснила Люси. Затем гостю были продемонстрированы монтажные паяльные столы с подсветкой и сложенные одна на другую несколько готовых витражных панелей, ожидающих установки в оконную раму. Несколько полок стеллажа занимали банки с герметиками, меловым порошком и аккуратные ряды всевозможных инструментов и кисточек. Однако б'oльшая часть студии была отведена под огромный, от пола до потолка, открытый шкаф с разнообразным стеклом.
– Моя коллекция. Любое найденное мною стёклышко находит здесь своё место, – сказала Люси. – Иногда попадается настоящая старина, которую можно использовать для реставрации какого-нибудь антикварного витражного панно.
– Вроде этого, да? – Сэм подошёл к удивительному сине-зелёному стеклу, словно затуманенному лёгкой серебристой дымкой. – Красиво.
Люси встала рядом и легонько провела пальцами по гладкой поверхности.
– О, надо сказать, это была находка года. Его должны были использовать для арт-инсталляций на выставке в Такоме, но финансирование свернули, и эта невообразимая красота на двадцать лет застряла в сарае далёкого от искусства парня. Потом ему взбрело в голову избавиться от хлама, и один наш общий знакомый шепнул мне о представившейся возможности. Я получила это чудо фактически за бесценок.
– Что вы с ним собираетесь делать? – спросил Сэм, невольно улыбаясь её воодушевлению.
– Пока не решила. Что-нибудь особенное. Только посмотрите, как цвета играют на солнце – всеми оттенками зелени и лазури. – А потом, посмотрев Сэму в лицо, не подумав, брякнула: – Прямо как твои глаза.
Его брови от удивления приподнялись.
– Я не флиртую, – поспешно выпалила Люси.
– Поздно. Слово не воробей. – Сэм прошёл в угол к огромному электрическому монстру. – Это печь для моллирования, да? Какой у неё максимум?
– Можно раскалить до полутора тысяч по Фаренгейту [32] . Я использую её, чтобы сплавлять кусочки или изменять текстуру стекла. Иногда спекаю в формах отдельные фрагменты.
– Но не для выдувки, да?
Люси покачала головой:
– Для выдувки нужна плавильная печь, в которой постоянно поддерживается высокая температура. Когда-то я пробовала
– Почему?
32
815,56 °C
– Я… словно творю искусство из света. Позволяю по-новому взглянуть на мир, делаю чувства видимыми.
Сэм кивнул на акустические колонки на рабочем столе:
– Работаешь под музыку?
– В основном да. Выключаю, только если занимаюсь резкой, так как при этом нужна полная сосредоточенность. А в остальное время ставлю что-нибудь под настроение.
Сэм между тем продолжал осмотр: теперь его заинтересовало множество ячеек, заполненных разноцветными стеклянными прутками и тонкими палочками.
– Когда началось твоё увлечение стеклом?
– Во втором классе. Папа как-то привёл меня в стеклодувную мастерскую. С тех пор цветное стекло – моя страсть. Стит на какое-то время остаться без моих обожаемых стекляшек, как у меня начинается ломка. Работа для меня сродни медитации – способ оставаться в гармонии с миром и с собой.
Сэм прошёл к её рабочему месту и склонился над эскизом будущего витража.
– Интересно, у стекла женский или мужской характер?
Люси удивлённо хихикнула – об этом её ещё не спрашивали. Тут было над чем подумать. Стеклу следует дать проявить себя, нужно стать ему добрым партнером, а не надсмотрщиком, пустив в ход и мягкость и силу.
– Женский, – рассудила она. – А как насчет вина? У него какой нрав?
– Во французском языке слово vin мужского рода. Но я считаю, что вино вину рознь. О, только прошу, – Сэм сверкнул плутоватой усмешкой, – не нужно обвинений в том, что язык виноделов это язык сексуальных шовинистов. В котором шардоне уподобляется женщине из-за цвета и тонкого вкуса, тогда как благородное каберне исполнено мужественности. Иногда характер вина по-другому не опишешь.
Он снова склонился над эскизом:
– У тебя когда-нибудь возникали трудности, когда казалось невозможным расстаться со своим творением?
– У меня каждый раз с этим трудности, – с невесёлым смешком призналась Люси. – Но я над этим работаю.
Наконец они покинули студию и по тихим улочкам Фрайдей-Харбора пошли смотреть квартиру. Сверкающие окна художественных салонов и дорогих ресторанов перемежались уютными небольшими кофейнями и старомодными кафе-морожеными. Даже внезапный гудок приближающегося парома не смог разрушить ленивую атмосферу влажного летнего зноя. Витавшие в воздухе ароматы свежей жареной рыбы и солнцезащитного крема перебивали даже запах моря и солярки.
Кондоминиум являлся частью проекта по модернизации Уэст-стрит. Уступчатый пешеходный спуск вёл прямо к Фронт-стрит. Панорамное остекление и плоская крыша со смотровой площадкой и зоной отдыха придавали зданию стильный и современный вид. Люси, войдя в квартиру, даже не пыталась скрыть восхищение. Помещение визуально было разделено на несколько функциональных зон и отделано в эко-стиле: натуральное дерево и спокойная голубовато-бежевая гамма.
– Нравится? – спросил Сэм, наблюдая, как Люси, медленно продвигаясь по залитой светом гостиной, любуется видом из окон.