Дорога на Сталинград. Экипаж легкого танка
Шрифт:
Ужина бойцы так и не дождались. Вместо этого Винарскому пришлось отстоять небольшую очередь за сухпайком и уже в сумерках вернуться к своему застывшему в укрытии танку. Там он обнаружил глухо матерящегося Барабаша перед грудой снарядных ящиков.
— Вот уроды, — бурчал Серафим, тоскливо взирая на нераспакованные боеприпасы. — Просил же помочь. Ну хоть бы на броню закинули. А то, приехали, сбросили все и нафиг. Слова даже не сказали, крысы тыловые.
— Ты не ругайся, лучше грузить давай потихоньку, — тяжело вздохнув, приказал сержант.
— Не, командир, я сейчас не
— Злой ты, Макарыч, и ленивый, — констатировал командир и уселся на сложенную брезентовую кошму, валяющуюся возле левой гусеницы. — Расстрелять тебя что ли? Перед строем из пушки, в назидание… А, ладно, после боя расстреляю.
— Пятнадцать минут, командир, — бодро ответствовал Барабаш и активно зазвенел ключами.
Таскать снаряды в одиночку сержанту как-то не улыбалось, и потому он решил немного пофилонить, привалившись к переднему катку в ожидании, пока хитроватый механик не закончит свои дела.
— Товарищ сержант, разрешите обратиться, — громкий ломающийся голос прервал блаженную дрему танкиста.
Винарский открыл глаза и лениво посмотрел на стоящего перед ним молодого солдатика в мешковатой гимнастерке и сползшей на лоб каске. На плече у бойца висела трехлинейка с примкнутым штыком.
— Ты кто? — вяло поинтересовался сержант у вытянувшегося красноармейца.
— Красноармеец Кацнельсон, — бодро отрапортовал последний. — Был послан к вам редактором армейской газеты.
— Хм, послан, говоришь? — Евгений еще раз осмотрел бойца и крикнул мехводу. — Слышь, Макарыч, глянь, какого орла к нам прислали.
Барабаш что-то пробубнил в ответ, но из-под танка не вылез. Сержант встал, отряхнулся и обратился к новоприбывшему:
— Ну и зачем ты нам такой красивый нужен?
— Да я это… ну я посмотреть должен… ну… как воюют танкисты, — запинаясь и путаясь в словах ответил боец. — Ну и там, заметку какую написать в газету нашу.
— Ладно, красноармеец Кацнельсон. Скидавай все лишнее. Боекомплект мы с тобой сейчас грузить будем. Посмотришь для начала, как танкисты к бою готовятся. Звать-то тебя как, чудо?
— Марк меня зовут, — сказал красноармеец, снимая с себя каску и вещмешок. — Кацнельсон Марк… Аронович.
— О как. Марк Аронович. Марик, значит. Ну а меня можешь звать просто — дядя Женя. Ноги под танком видишь? Так вот, это ноги нашего механика-водителя. Обращайся к нему вежливо. Товарищ Барабаш, ну или Серафим Макарович. Он у нас дядька сердитый, может и ключом по голове треснуть, если чего не понравится. Понял?
Боец кивнул, пытаясь пристроить возле гусеницы снятую с плеча винтовку.
— Ты оружие-то на землю не бросай. Вон туда лучше прислони, к стеночке, — одернул Кацнельсона танкист. — Затопчем винтовку твою, сам потом отчищать будешь… Ну, вперед, Марик. Я наверху, а ты мне снизу подавай… Да не бросай ты их так, не картошка же…
Через десять минут к Винарскому и Кацнельсону присоединился Барабаш, и погрузка пошла веселей. Сержант смотрел из башни на пыхтящего и обливающегося потом Марика и размышлял, что же ему делать с неожиданным пополнением. Бывший студент старательно оттирал заводскую смазку с унитаров и передавал их Винарскому, а Макарыч, сердито ворча, снаряжал пулеметные диски. Эту муторную работу сержант с нескрываемым удовольствием поручил мехводу в награду "за бессмысленное препирательство и злостное игнорирование приказов командира". Наконец, последний снаряд и последний диск для ДТ были загружены в боевое отделение, и бойцы, переводя дух, уселись на опустевшие ящики.
— Пожрать-то у тебя есть чего, а, Марик?
— Конечно, товарищ сержант, — засуетился Кацнельсон, вытаскивая из вещмешка незатейливую снедь.
— О! Картоха. И консервы есть. Молодец, парень, — похвалил бойца Барабаш, вскрывая ножом переданную ему консервную банку. — Жить можно. Родом-то ты откуда?
— Из Москвы я, Серафим Макарович. Студентом был в институте строительном. Нас в прошлом году в Новосибирск эвакуировали.
— Так ты, значит, москвич. Или сибиряк уже?
— Да нет, я ж оттуда на фронт попросился. Вот меня сюда и прислали. Корреспондентом-стажером. Сказали, раз студент, значит, грамотный. А я ведь фашистов бить хочу, не могу я в тылу сидеть. — Марик с надеждой посмотрел на сержанта. — Товарищ сержант, а можно мне с вами завтра?
— С нами, говоришь? Нет у нас в танке места, парень, — отрезал Винарский.
— Ну хоть как-то. Ну, товарищ сержант. Ну, дядя Женя.
— Как-то, как-то, — недовольно пробурчал командир, но, наткнувшись на умоляющий взгляд Кацнельсона, натужно улыбнулся и продолжил. — Ладно, боец. Справа от меня примостишься. А как ногой пну, ручку крутить будешь. Один раз пну — вправо крутишь, два раза — влево. Понял?
— Так точно, понял, товарищ сержант, — обрадовался красноармеец.
— Ты раньше времени не радуйся, — осадил его сержант. — Думай лучше, куда пукалку свою со штыком денешь.
— А чего тут думать, сдаст оружие старшине и всего делов, — проворчал мехвод, наворачивая ложкой консервы.
— Не, не примет, — задумался командир и через секунду серьезным голосом принялся объяснять Барабашу свои мысли, — Боец чужой, зачем старшине лишние проблемы. Мы лучше вот как сделаем. ТПУ у нас барахлит? Барахлит. Так винтовка эта у нас заместо ТПУ будет. Я этой палкой буду тебя, Макарыч, в жопу тыкать. Если налево надо — влево ткну, направо — в правую половину. Ну а уж если стой, так ты, Сима, не обессудь — прямо в середку кольну.
— Нет, командир, не выйдет, — также серьезно ответил Барабаш. — У моей сидушки спинка твердая — не проткнешь сразу, только штык попортишь.
Кацнельсон оторопело смотрел на препирающихся танкистов и только после того, как оба расхохотались, покраснел и несмело присоединился к общему веселью.
— Не журысь, парень, — хлопнул Барабаш по плечу смущенного бойца. — Там у командира седло к трубе прикручено. Примотаешь винтовку к трубе этой и все.
— Кстати, Макарыч, ты все-таки поройся в закромах своих. Может, подберешь Марику чего-нибудь, чтоб он хотя бы застрелиться смог, если что, — отсмеявшись, обратился сержант к Барабашу.