Дорога неровная
Шрифт:
Маленькой Павлушке шел уже третий годок, она росла смышленой девочкой. Говорила уже ясно, разве что иногда коверкала слова по-своему, как поворачивался детский язычок. От матери научилась она петь и плясать, к тому же и в ней тек малый ручеек крови деда Ильи, о чудесном голосе которого до сих пор помнят в деревне.
Возьмет Валентина с собой дочку к Авдотье, а там уж кто-то на гармошке играет, ух и обрадуется Павлушка, засучит ножками, заподпрыгивает. Взрослые, глядя на девочку, улыбаются, глаза у них теплеют, начинают руками
Петр привязался к Павлушке и неизменно привозил ей что-нибудь из поездок, и она отвечала ему взаимностью, не слезала с Петровых колен, когда он приходил в избушку.
Однажды — это случилось в июле — Петр вернулся из города мрачнее тучи.
Что случилось, Пётра? — удивилась Валентина его мрачности.
— Ух, — заскрипел зубами парень, — ух, гады! Гады! Ты знаешь, Валюха, рабочие и солдаты в Питере вышли на демонстрацию. Мирные, безоружные, с плакатами и лозунгами, а по ним из пулеметов, из пулеметов! Ух, сволочи!
— Да за щё их так? — Валентина облокотилась на стол, подперла кулаками щеки, глаза ее наполнились слезами.
— За щё, за щё! — передразнил ее Петр. — Требовали всю власть советам отдать, большевистским советам. Понимаешь?
Валентина, конечно, не понимала, что такое — советы, зачем людям власть, но ей искренне было жаль расстрелянных рабочих. Петр посмотрел на милое лицо Валентины, на ее полные слез глаза, и его сердце окатило теплом: эх, женится тебе надо, Петр! Он встал:
— Ну ладно. Пойду я. Помочь-то чего требуется?
Валентина отрицательно покачала головой.
Дома Петр сказал отцу:
— Жениться задумал я, батя.
— Жениться? — в практичном уме Никодима сразу промелькнуло: женится, остепенится да и жить есть где — Лукерьин дом пустует, а по уговору с Павлом дом займет тот из их старших сыновей, кто вперед жениться задумает. И если Петр первым женится, то ему, Никодиму, и тратиться на постройку нового дома не придется. Во как повезло!
— Жениться? А на ком? — спросил Никодим.
— Да Валентину Агалакову сватать хочу.
— Эт-т-то щапотницу-то? Не бывать этому! Ишь, чего удумал! У нее муж есть, а ну как вернется? Что тогда? Ты, сын… тово… забудь о ней, — и добавил мягко, — мало тебе девок что ли, на бабу идешь? У энтой-то хвост из двоих девок, безземельная, безлошадная.
— Ну, ты, батя, это брось, — прервал Петр отца. — Сам же с дядькой Павлом сделал ее нищей. Померла тетка Лукерья, Валентина — прямая наследница, коли жена Федора, а вы ей кукиш с маслом. Обобрали бабу и рады. Ежели неграмотная баба, так ее и грабить можно?
— Цыц! — загремел Никодим. — Не бывать тому, не дам согласия!
— Нет бывать! Ежели будет согласная, так и на тебя не посмотрю! Сам-то на щепотнице женат, и ничего — не жалуешься!
Никодим словно подавился. Сидел багровый и хватал ртом воздух. Он уж и сам забыл, что теща была никонианкой. Вот когда бабкина зловредная кровь
А Петр выскочил на улицу, хлопнув крепко дверью.
Валентина починяла девчонкам одежду, когда Петр, взволнованный и не остывший от спора с отцом, прибежал к ней.
— Валя! — с порога заговорил Петр. — Люба ты мне, выходи за меня!
Валентина выронила шитье из рук, пальцами зажала рот, крупные слезы потекли по щекам.
— Щё ты, щё ты!.. — она отрицательно покачала головой. — Девки же две у меня на руках.
— Вот беда! — он насмешливо усмехнулся, шагнул вперед, обнял женщину. — Выходи за меня, не бойся, не обижу я твоих девчонок, а Павлушка ровно родная дочка мне, к ней я сердцем прикипел.
— Ой, Пётра, — Валентина высвободилась из его объятий. Она не знала, как объяснить ему, что не любовь влекла ее на встречи, а просто интерес к его рассказам, извечное женское любопытство.
Валентина сравнивала его с Федором, и тот, даже мертвый, милей ее сердцу.
— Ой, Пётра, — Валентина заревела в голос. — Прости ты меня, глупую, а не могу я Феденьку забыть, так и стоит он перед глазыньками. Вот рази потом, ой, Пётра, — она качалась из стороны в сторону, то всплескивала руками, то касалась ладонями горящих, мокрых от слез, щек.
Петр стоял рядом и неумело успокаивал ее, гладил по русым волосам, как маленькую, уговаривал:
— Ну, перестань, Валя, успокойся. Насильно мил не будешь. Я же знаю. Это ты меня прости, что брякнул сдуру. Прости, Валентина Ефимовна, — и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Отцу Петр сказал, что раздумал жениться, дескать, он прав: молод еще Петр для женитьбы, хотя о его молодости и речи не было. А Никодим и вида не подал, что весьма доволен решением сына: все же хоть и однорукий, а дармовой помощник в доме. А то ведь, небось, к ней, щепотнице, ушел бы.
Петр часто говорил:
— Вот ужо дадут большевики Керенскому по шапке, вот жизнь тогда будет — рай. Что, не верите? Правду говорю, ей-бо, правду.
Дня этого Петр ждал с нетерпением, часто ездил в Мураши, жил у Герасима по несколько дней. А что делал там — не рассказывал даже Валентине. А та вдруг заподумывала: не к зазнобе ли ездит Петр в Мураши? Думала и крестилась при этом: чего ей-то надобно, мало ли какая жизнь у Петра, она же отказала ему, а он такой, что любая девка за ним вприпрыжку побежит.
Сырым осенним днем вернулся Петр из очередной поездки. Уже смеркалось, лил дождь, грязь по колено — никак зима не приморозит землю. Петр ввалился в избушку, схватил единственной рукой Валентину в охапку и начал кружить ее по комнате.
— Ну же, Пётра, — отбивалась Валентина. — Опять чего придумал, да при девках? Да отпусти же ты меня, леший-лешачий! — рассердилась она не на шутку.
Анютка давилась смехом на печи, свесив русую голову вниз. Петр ей нравился, и она не понимала, почему Валентина его отвергает.