Дорога шамана
Шрифт:
– А я думал, что ваша лошадь понесла! – воскликнул Спинк.
– Ну да, но только потому, что я ее пришпорила. Давайте проведем наших лошадей по тропинке вдоль реки, чтобы они остыли. В это время года здесь очень мило.
Мое терпение лопнуло.
– Эпини, я глазам своим не верю – что ты себе позволяешь? Мы со Спинком ужасно за тебя испугались, не говоря уже о других посетителях парка. Как ты, молодая женщина, можешь вести себя, словно невменяемый мальчишка-сорванец?
Эпини уже двинулась вперед, ведя на поводу Селесту, но моя отповедь заставила ее остановиться. Она медленно
– Тот день, когда я начну вести себя как женщина, а не как девчонка, будет днем моего согласия принять кандалы, приготовленные для меня родителями, чтобы вывести на продажу – и отдать тому, кто заплатит самую высокую цену. Я слышала, что на границе женщинам разрешено жить своей жизнью. И я рассчитывала, что ты, мой дорогой кузен, это понимаешь. Но ты оправдал мои худшие предположения. А я так на тебя надеялась!
– Я не понимаю, о чем ты говоришь! – В моей душе пылали гнев и возмущение, но ее сердитые слова меня больно задели.
– А я понимаю, – тихо молвил Спинк. – Моя мать часто говорит об этом.
– О чем? – вскричал я.
Неужели он опять встанет на сторону Эпини? Я почувствовал себя, как в тот день, когда начал учить варнийский язык, – мой наставник произносил какие-то слова, но я абсолютно не улавливал их смысла.
– Речь идет о женщинах, которые сами управляют своими делами, – пояснил Спинк. – Я рассказывал тебе, как первый управляющий нас обманул. Мы с братьями были тогда еще совсем детьми. Моя мать сказала, что во всем виновато ее воспитание. Если бы она понимала, как вести счета и как управлять поместьем, мы никогда бы не оказались на грани нищеты и наши владения к совершеннолетию брата процветали бы. Вот почему, пригласив наставника для моего брата, мать тоже присутствовала на всех уроках. И научила обеих моих сестер всему, что требуется знать для управления поместьем, на тот случай, если они останутся молодыми вдовами с маленькими детьми на руках.
Я смотрел на него, не зная, что ответить.
– Совершенно верно, – горячо подтвердила Эпини, словно слова Спинка оправдывали ее странное поведение.
Тут ко мне вернулся дар речи.
– Я бы винил семью твоей матери в том, что твой дядя не пришел вам на помощь.
– Можно винить их сколько угодно, но это ничего уже не изменит. И хотя я сильно сомневаюсь, что мой брат оставит мою жену и детей в беде, никто не знает, будет ли он жив и сумеет ли найти возможность помочь им. Моя мать говорит, что ее дочери никогда не будут страдать из-за собственного невежества, как это случилось с ней.
Вот сейчас я бы многое мог ему ответить, но решил не обижать друга и поэтому повернулся к кузине.
– Я не понимаю, о каких кандалах ты говоришь, Эпини. Если ты будешь вести себя как благородная леди, то удачно выйдешь замуж и у тебя будет чудесный дом, полный слуг, где о тебе станут заботиться. У меня сложилось впечатление, что аристократки Старого Тареса озабочены лишь тем, чтобы сделать новую прическу и заказать модную одежду. И это ты называешь кандалами? И как
– Кандалы из бархата и кружев, мой дорогой кузен, могут связать женщину ничуть не хуже, чем холодное железо. О да, отец меня любит, как и мать, и они обязательно найдут для меня первого сына из уважаемой семьи, который будет счастлив получить мое приданое. Скорее всего, он станет хорошо со мной обращаться, в особенности если я вовремя нарожаю ему детей. Тот, кого они выберут для меня, станет важным союзником, вот здесь и начнутся трудности, поскольку мои отец и мать имеют разные политические взгляды, о чем ты уже наверняка в курсе.
Я понял, что она имеет в виду, но заметил:
– Но так было всегда. Мои родители выбрали жен для меня и для моего старшего брата.
– Бедняжки! – вздохнула она с искренним сочувствием. – Обручены с мальчишками еще до того, как они превратятся в мужчин, имея при этом столько же возможностей повлиять на свою судьбу, сколько есть у котят, лишившихся матери. Когда придет мое время выходить замуж, я намерена сама выбрать себе мужа. И это будет тот, кто станет уважать мой ум. – И тут она дерзко посмотрела в глаза Спинку.
Тот покраснел и отвернулся.
Я подавил гнев и лишь покачал головой, чтобы показать свое несогласие, но Эпини и Спинк решили, что я ей сочувствую.
– Давайте прогуляем лошадей, – предложил Спинк, и они неторопливо побрели вдоль берега.
Я отошел, чтобы взять поводья Гордеца. Когда я их догнал, Эпини говорила:
– Ну, я готова признать, что женщины не предназначены для изучения математики и других наук, но у нас есть другие способности, которых лишены мужчины. В последнее время я их изучаю.
– Мои сестры разбираются в математике ничуть не хуже меня, – заявил Спинк.
Не слишком большое достижение, подумал я, но оставил свои мысли при себе.
– Возможно, все дело в том, что они начали заниматься раньше, чем я. Когда я была маленькой, меня научили только самым основам, а гувернантка дала мне понять, что умение считать не так важно, как десять основных стежков варнийской вышивки. Поэтому я за неделю узнала основные правила и тут же напрочь их забыла. Лишь позднее я обнаружила, что даже для шитья необходимо понимать пропорции, а знание соотношений полезно для приготовления блюд по рецептам… но когда я говорю о женских способностях, я имею в виду совсем другое.
Тропа, извивавшаяся по пологому склону, вывела нас на широкий луг, заросший густой травой. Повсюду из земли торчали обтесанные камни. Угол здания еще стоял, и после вчерашнего дождя на неровном полу остались лужи. Мы дали нашим лошадям напиться – я решил, что так будет лучше, нежели спускаться по крутому берегу к вонючей грязной реке. Ветер нанес земли на каменный пол, и кое-где проросла трава. Не спрашивая нас, Эпини ослабила уздечку Селесты, чтобы кобыла могла пощипать травы.
– Мы не можем оставаться здесь надолго, – запротестовал я, но кузина не обратила на мои слова ни малейшего внимания и уселась возле каменной стены лицом к реке.