Дорога шамана
Шрифт:
Впрочем, я мог и ошибаться. Нет, было бы глупо рассчитывать на удачный исход. Тем не менее мне следует попытаться сделать вид, будто ничего не произошло. В конце концов, после его того, что полковник Стит со мной сделал, мне больше нечего бояться. Я решил последовать совету Эпини и ни с кем не обсуждать приказ о моем отчислении.
Возможно, слабая надежда на то, что мне и моей семье удастся избежать позора, придала сил, но так или иначе, а я стал поправляться быстрее. Вскоре наступил день, когда я сумел самостоятельно встать с постели. Доктор разрешил мне есть нормальную пищу, и мне перестали давать опостылевшие жидкие супы. Аппетит вернулся ко мне, и, к удовольствию
В те дни дом моего дяди был далеко не самым веселым местом. Я ел у себя в спальне под тем предлогом, что все еще чувствовал себя не лучшим образом. Дядя почти не говорил о неприятностях, которые навлекла на семью Эпини. Зато сама кузина была откровенной, пожалуй, даже сверх меры. Я сожалел о своей пусть и косвенной, но все же весьма очевидной причастности к тем несчастьям, что обрушились на дом дяди, но утешал себя мыслью, что Спинк и моя кузина вступят в брак по взаимной любви. Ибо, как я подозревал, во всех других отношениях их жизнь окажется не слишком приятной.
Свадьба прошла почти до неприличия скромно, и это оставило неприятный осадок. Чтобы принять участие в церемонии, а также (как не слишком пристойно заметила Эпини) «расплатиться за невесту», в Старый Тарес смог приехать только старший брат Спинка. Я не сомневался, что его семья предложила все, чем была богата, ну а политическим влиянием они не располагали, да и вообще вряд ли интересовались подобными материями. Я стоял рядом с братом Спинка и слушал слова священника, которые навсегда соединили моего друга и Эпини. Невеста была в простом платье, отделанном белыми кружевами, но рядом с исхудавшим Спинком выглядела великолепно. Впрочем, я опасался, что у нее больше не будет поводов надевать это платье. Меня радовало еще и то, что после нашего чудесного выздоровления мы впервые встретились с моим другом. Он казался таким хрупким, будто легкий порыв ветра мог бы легко унести его на своих крыльях. Синяки под глазами, ввалившиеся щеки – Спинк выглядел ужасно, однако по всему было видно, что он необыкновенно счастлив. Как и Эпини – и потому, несмотря на все опасения, я им немного завидовал.
Мне удалось переброситься с ним буквально несколькими фразами. Он быстро уставал, и Эпини была полна решимости ухаживать за ним и не отпускать от себя. Когда у нас выдалась свободная минута, я пожелал ему счастья, а потом неожиданно добавил:
– Как странно… Некоторые вещи значили для нас так много, а теперь я понял, какие же это на самом деле пустяки. В день экзаменов я все время думал о том, смошенничали вы с Гордом или нет. Тогда это казалось важным, вопросом жизни и смерти. Ну а сегодня я на собственной шкуре знаю, что такое жизнь и смерть. А многое ли изменилось для тебя после того, как мы едва сумели избежать неминуемой гибели?
Он посмотрел мне в глаза.
– То есть с тех пор, как мы умерли и вернулись обратно? Да, мой друг. Все стало другим. И вещи, которые меня тревожили прежде, в действительности не имеют никакого значения. – Он фыркнул. – Но я тебе признаюсь. Да, я смошенничал. Однако Горд не имеет к этому никакого отношения. Я написал «6x8 = 46» у себя на запястье.
– Но шестью восемь будет сорок восемь! – воскликнул я. Спинк довольно долго смотрел на меня, разинув рот. Потом расхохотался, и к нам тут же подскочила Эпини, чтобы выяснить, чем это я так развеселил ее мужа.
Затем они начали прощаться и отбыли в свадебное путешествие, которое должно было продлиться всего два дня, после чего их вместе с лордом Кестером ожидал долгий путь на восток. Гости откланялись почти сразу же после того, как ушла молодая чета, и я тоже поднялся в свою спальню под тем предлогом, что слишком устал от волнений. Дядя не стал меня задерживать, и мне показалось, что он бы с радостью последовал моему примеру. Он выглядел несчастным и неухоженным, как и всякий муж, ставший жертвой неудовольствия супруги. Тетя надела на свадьбу серое платье такого темного оттенка, что временами оно казалось черным. Она не обменялась со мной ни единым словом, и я, молча поцеловав ее холодные пальцы, отправился в свою спальню.
Остаток вечера, пока совсем не стемнело, я просидел у окна. Наконец я принял решение и написал прямое и честное письмо Карсине. На конверте я вывел имя своей возлюбленной, поскольку не хотел ничего скрывать от ее отца. На следующий день я встал рано утром, надел тщательно выглаженную форму и вышел из дядиного дома. Первым делом я заглянул на почту, чтобы лично отправить письмо. Покончив с этим, я оседлал Гордеца и поехал в Академию. Я сразу повернул к дому полковника Стита, в глубине души надеясь, что он и его семья уже отбыли восвояси.
Однако они все еще занимали дом, предназначенный для начальника Академии, и я решил довести дело до конца, заставив Колдера признаться, что он солгал. Я вручил записку, полученную от мальчишки, открывшему мне дверь слуге. Тот выразил вежливое удивление и сказал, что прежде он должен испросить разрешения у матери молодого господина. Она приказала всячески оберегать сына от любых волнений. Колдер еще не оправился от болезни.
В результате мне пришлось подождать в вестибюле. Я оглядел дорогие картины, но так и не решился сесть в одно из роскошных кресел. Тут я с горечью вспомнил, что за все время обучения в Академии меня ни разу не сочли достойным приглашения на обед в доме начальника. Что ж, я и теперь не стану сидеть в этих креслах.
Я ожидал увидеть мать Колдера, которая пожелает выяснить, кто пришел навестить ее сына. Но слуга вернулся один и передал ее просьбу – постараться не волновать мальчика и не задерживаться надолго. Я заверил слугу, что мой визит будет коротким, и последовал за ним в залитую солнцем гостиную. Колдер уже ждал меня. Он сидел на диване, накрыв ноги одеялом. Мальчик выглядел даже хуже, чем Спинк. Его руки стали такими тонкими, что запястья и локти казались несоразмерно большими. На столике находился кувшин с водой, стакан и все, что могло понадобиться больному. На укрытых одеялом коленях Колдера стояло несколько оловянных солдатиков. Но он не играл, а лишь смотрел на них остановившимся взглядом. Слуга тихонько постучал в открытую дверь. Колдер вздрогнул, и два солдатика упали на пол.
– Прошу прощения, молодой господин. К вам гость, – прошелестел слуга, подошел к дивану и, подняв солдатиков, протянул их Колдеру.
Мальчик рассеянно взял игрушки, но не произнес ни слова, пока слуга не вышел из комнаты, оставив нас одних. Не меньше минуты Колдер молча изучал меня взглядом, а потом удивленно воскликнул:
– Такое впечатление, будто чума обошла тебя стороной.
– Нет, я долго болел и чудом остался в живых. – Я смотрел на мальчишку, который так подло со мной поступил, – прежде он вызывал во мне ненависть, но сейчас я ощутил лишь ледяной холод презрения.