Дорога смертников
Шрифт:
Братья удивленно приподняли головы.
– А вы, значит, пошли против всех, Мастер?
– Да, - кивнул Тирриниэль.
– Почему? Эльфы же не слишком ценят чужие жизни?
– нахмурился Терг.
– А в былые времена вообще, говорят, мимоходом могли голову снести и не поморщиться? Что изменилось? Почему вы передумали?
Тирриниэль мельком покосился на сгорбившуюся возле Стрегона Белку.
– Потому что я знаю, что это - не выход. И потому, что у нас нет права отнимать жизнь у смертных лишь потому, что вы меньше живете. Более того: когда-то я уже пережил одно Изменение, и не дам ему случиться снова.
Лакр ошарашено уставился на красивое лицо Гончей и неприлично разинул рот.
–
– Да, рыжий, - горько кивнула она.
– Ты прав. Я бы тоже не хотел, чтобы кто-то прошел через то, что довелось испытать мне. Ты ведь знаешь, как больно, когда на коже рисуются руны? Так вот, у тебя их всего три, а на мне... больше сотни.
Наемники невольно отшатнулись.
– Конечно, можно было бы и меньше, но тот, кто это сделал, слишком ценил совершенство. Поэтому и создал меня таким: совершенным во всем, от гибкого тела до белой кожи. Он дал мне лучшую защиту, какую только смог - от яда, стрелы, меча и даже магии. Он сделал меня живым Источником, рядом с которым любой маг никогда не познает, что такое истощение. Он дал мне красоту, голос, новое лицо. Свою скорость, память, умение убивать. Способность вызывать симпатию и сильную привязанность. Он сотворил меня заново. Из ничего. Полностью переменил мою судьбу. И единственное, что осталось во мне прежним, это глаза... они и сейчас такие же, как тогда, когда я впервые его увидел. Правда, теперь в них есть отголосок и его силы. Той самой проклятой силы, которую я столько лет ненавидел.
Тирриниэль опустил голову.
– Я не знаю, был ли какой-то способ сделать это легче и лучше, - тихо продолжила Белка.
– Была ли возможность избавить нас от боли... ОН никогда не говорил. И Хранители этого тоже не знают. Если бы такая возможность существовала, то, быть может... не знаю, но, возможно, тогда не погибло бы столько народу. Возможно даже, я бы понял и принял тех, кто захотел бы стать иным и познать горечь перемен. Но этого нет. Никто не знает, как сохранить рассудок несчастным, которые рискнули бы повторить этот путь. Мне повезло. Невероятно повезло - мой создатель где-то допустил нелепую ошибку в расчетах, благодаря чему я сумел пережить его самого. Да только в чем она была, эта ошибка, даже Хозяин теперь не знает - Талларен унес эту тайну с собой в могилу. А ради того, чтобы снова ее открыть, пришлось бы потратить не один век и загубить не одну сотню жизней... но это - не та цена, которую я готов заплатить.
– Я тоже, Бел, - беззвучно шепнул Владыка Л'аэртэ.
Она слабо улыбнулась и ничего не сказала. А когда пришло время вставать, лишь успокаивающе сжала его руку и быстро отвернулась.
Глава 19
Третий Кордон они увидели издалека. Примерно после полудня, как и говорила Белка. Правда, сперва сослепу приняли его за низко опустившуюся тучу или за вереницу черных скал, выстроившихся вокруг дремлющего Лабиринта. Но потом сообразили, что к чему, и пораженно замерли.
Деревья здесь оказались так высоки, что виднелись за многие версты, поражая своей немыслимой мощью. Широкие кроны занимали чуть ли не по полнеба, листья в них были сочные, тяжелые. Но при этом настолько прочные и острые с краев, что ими можно было резать мокрые шкуры, не боясь сломать. Толстые стволы теснились настолько плотно, что между ними едва можно было вдвинуться; стояли ровными рядами, словно солдаты на военном смотре; перекрывая друг друга ровно на половину обхвата и надежно пресекая любые попытки проникнуть внутрь. Там же, где все-таки виднелся слабый просвет, зеленела густая поросль храмовника, тесно переплетались между собой лианы, грозно топорщились шипы и колючки... все было почти, как на Второй Границе, только еще более мрачное, суровое и опасное.
Здесь же, перед молчаливой черно-зеленой стеной из палисандров, на несколько десятков шагов протянулась широкая полоса земли, на которой не смело вырасти ни одно семечко, и на которую не смел безнаказанно ступить ни один зверь. На ней не росла трава, не мелькали проворные грызуны, не виднелось ни опавшего листика, ни лепестка, ни росинки. Как заградительная линия, красноречиво горящая: здесь - чужие владения, где не место непрошеным гостям, уходите... и это ощущение было настолько сильно, что Братья ошеломленно замерли.
Белка, велев им ждать, первой вышла из-за кустов и подошла к самой границе черной, абсолютно пустой земли, на комочках которой едва заметно поблескивали какие-то крохотные серебристые крапинки.
– Это споры борака, - негромко бросила она, не оборачиваясь.
– Они очень легкие и почти не видны при солнечном свете. Когда мимо проходит какой-нибудь зверь, порывом ветра их поднимает в воздух. А потом они оседают на коже, волосах, одежде. Что-то, конечно, свалится обратно, что-то уже засохло, но их здесь миллионы. Хоть одна спора, да попадет на кожу и после этого сразу начнет расти. Чтобы набрать силу, бораку требуется теплая влажная среда, где полно питательных веществ и много воды... кровь для него - идеальный вариант, и он всегда рвется добраться до крупных жил. Порой может прорасти руку или ногу насквозь, и делает это так быстро, что всего за одну ночь может добраться до кости. Вырвать его трудно, вырезать ножом почти нереально, потому что отростки семечко пускает мгновенно и сразу во все стороны. Если успеешь сковырнуть или срезать кусок кожи под спорой - спасешься. Но если промедлить, то приходится рубить конечности у самого основания, потому что, когда отростки доходят до сердца, человек или зверь умирает в муках.
Лакр зябко передернул плечами.
– Здесь вся земля такая, - сообщила Гончая, присев на корточки и внимательно уставившись на что-то прямо перед собой.
– Пропитана ими насквозь. Поэтому тут ничто не растет и никто не приживается: борак губит любую жизнь, которой только коснется.
– Как же тогда пройти?
– тревожно переглянулись Братья и Перворожденные.
Белка в ответ поднялась и, вытянув губы трубочкой, просвистела замысловатую мелодию.
– На самом деле трудно будет только вам - мою кожу никакая спора не одолеет. Но чтобы вы не поднимали своими ножищами пыль и не рисковали понапрасну, я позвал помощников.
– Кого?
– на всякий случай отступил на шаг назад Лакр, стараясь оказаться подальше от опасного места.
Гончая свистнула еще раз и быстро кивнула.
– Их.
В тот же миг зеленая стена перед ней зашевелилась, пропуская наружу странного вида зверьков. С крупную кошку, ровного серого окраса, с длинными полосатыми хвостами и умильными мордочками, на которых неуемным любопытством горели раскосые черные глаза... их выскочила из леса целая стая, особей тридцать или сорок - сразу не разобрать. Однако, внимательно изучив чужаков и коротко пискнув при виде Гончей, они вдруг спрыгнули на землю, а потом с жадность накинулись на споры, проворно подхватывая их цепкими лапками и, к изумлению людей, с видимым удовольствием пихая в рот.
– Леммы - единственные, кто спокойно переносит эти споры - их желудки выделяют едкую слизь (которой они, кстати, весьма метко плюются), способную растворять оболочку семян и уничтожать ядро. Их тут довольно много, иначе борак уже наводнил бы собой весь Лес. Они собирают его на краям охранной полосы, когда ветер разносит семена в разные стороны. Но на самом Кордоне и здесь по приказу Хозяина им запрещено трогать борак. Только вот так - по зову... моему или ЕГО... и для них это, поверьте, большая удача.