Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник)
Шрифт:
Полковник Пикар был посажен в тюрьму «за разглашение государственной тайны».
Казалось бы, черные силы реакции могли торжествовать и считать дело Дрейфуса похороненным. Но оно только разгоралось! Прав был Золя, когда говорил: правда идет, ее ничто не остановит. Правда продолжала свой путь, ее поддерживала разбуженная народная совесть.
Франция – рабочие, студенты, интеллигенция – волновалась, митинговала, бастовала. Левые газеты печатали все новые данные, все новые улики, убийственные для Эстергази и Анри.
Оба шакала чувствовали приближение катастрофы. Каждый из них знал, что другой,
Через полгода после процесса Золя Генеральный штаб вынужден был под давлением общественного мнения подвергнуть допросу полковника Анри. Припертый к стене, Анри сознался во всем: в сообщничестве с Эстергази, шпионаже, во всех сфабрикованных им фальшивках и подлогах.
Понимая, что все кончено и ему уже не уйти от правосудия, Анри зарезался бритвой в тюрьме Мон-Валерьен.
Эстергази успел бежать за границу, где продал газетам свои дневники. Конечно, в них было немало лжи – ведь писал их Эстергази! Но все же эти дневники устанавливали черным по белому полную невиновность Дрейфуса.
Это случилось почти год назад. Но только сейчас удалось добиться пересмотра дела Дрейфуса и его возвращения во Францию… Значит, виновники этого страшного дела – генералитет, отцы-иезуиты, правые газеты – не сдаются, не разоружаются. Чем кончится новый процесс Дрейфуса, сказать сегодня нельзя. Одно ясно, эта борьба будет не на жизнь, а на смерть!
Так закончил свой доклад Александр Степанович.
Позже всех гостей уходят самые близкие: друг наш – доктор Иван Константинович Рогов и его приемный внук Леня Хованский.
– Шашура! – отзывает меня Леня в сторону. – Правда, замечательно?
– Замечательно!
– Скажи-ка… – говорит он не сразу, помолчав. – Ты сегодня Тамарку звала?
Тамарка – это его сестра, моя одноклассница.
– Звала, – отвечаю я неохотно. – Сказала: «Приходи, Александр Степанович будет рассказывать про Париж, про дело Дрейфуса…»
– А она?
– Ну, она! Не знаешь ты ее? Сделала гримаску и говорит: «Ну-у-у! Хоть бы о модах парижских рассказал! Нет, я пойду к Леночке Атрошенко – у нее танцы нынче». И всё!
Проводив всех гостей, уходит и дедушка.
Мрачно качая головой, он, по своему обыкновению, говорит на прощание:
– Ох, попал бы я к ним, в эту ихнюю Францию!
– Я знаю! – говорит папа очень серьезно. – Ты бы научил их сморкаться. И быть людьми, а не свиньями!
– А чем это плохо? – отзывается дедушка. – Насчет сморкаться – не знаю. Но быть человеком – это и президенту ихнему не повредило бы, поверь мне!
На этом мы расстаемся.
Ночью я сплю очень тревожно. Мне снится, что за папой гонятся городовые. Они кричат: «Бордеро! Бордеро!» Они срывают с папы пальто и пиджак. «Именем закона!» – орет толстый пристав Снитко и, выхватив у папы из бокового кармана стетоскоп (трубочку для выслушивания больных), ломает его пополам.
Я бросаюсь к папе и просыпаюсь с отчаянным криком, на который сбегается весь дом!
Долго еще – много лет! – мои полуребячьи страхи будут питаться образами страшной повести о человеке, невинно осужденном и сосланном на Чертов остров.
Глава четвертая
«На вече!»
Дня через два-три начинается суета, укладка
С чердака принесли большие, вместительные тростниковые корзины, обшитые потрескавшейся клеенкой. В эти корзины укладывают белье, платье, книги – это делает мама, спокойно, без ненужной суеты.
Посуду, хозяйственную утварь и всякую «хурду-мурду» укладывает Юзефа со всегдашним своим вдохновенным азартом. Она носится по квартире, командует и, конечно, ворчит. Ну зачем набирать с собой столько кастрюль? Ведь дача же – не балы задавать! А вилок столько куда? «Куды, спрашую я вас!» Ведь дача же – не хватит кому вилки, а пальцы на что? Не в губернаторском дворце – дача!..
В общем, Юзефа так понимает, что «на даче» – это отмена всех городских «фиглей-миглей», возвращение к образу жизни первобытных людей. Все эти соображения Юзефа пересыпает сердитыми вскриками: «А бодай тебя!» – по адресу, например, дачного самовара, который расселся, по ее выражению, «як король в бане», и мешает ей пройти.
Очень волнуется Сенечка – как бы не забыли захватить на дачу его игрушечную лошадку Астантина. Полное имя лошадки «Иван Константинович», так ее назвали в честь подарившего старого доктора Рогова, – но Сенечка зовет лошадку сокращенно: Астантин. Сенечка не только тревожится, как бы Астантина не забыли в городе, он хочет, чтобы Астантин ехал с удобствами, с комфортом, потому что Астантин – лошадь болезненная. Главный недуг Астантина – он минувшей зимой потерял свой мочальный хвост. Сенечка играл, будто он скачет верхом на Астантине по трудной дороге и будто Астантин увяз передними ногами в болоте. Сенечка, спешившись, мучительно вытаскивал Астантина из болота за хвост. Болото было, правда, воображаемое, но Сенечка очень старался вызволить несчастного коня из беды. Принатужившись, он дернул за хвост так самоотверженно, что хвост остался у него в руках. Когда он увидел, какое увечье получил при этом Астантин – хвост был вырван «с мясом», и на Астантиновом заду образовалось зияющее отверстие! – Сенечка заплакал:
– У Астантина стало теперь совсем не то лицо!
Мы отнесли раненого Астантина в починку (над дверью в мастерскую красовалась вывеска: «Парижский больниц для куклов и разных игрушков»). В мастерской Астантину приделали новый хвост – и какой! Можно сказать, всем хвостам хвост! Густой, могучий, длинный, не по Астантинову росту! Хвостище был сделан из свернутой жгутом рыжей пакли. Но этот устрашающий хвост Сенечке не понравился, он продолжал уверять, что у Астантина стало с этим хвостом «не то лицо». Тогда Юзефа подвязала хвост узлом так, как подвязывают деревенским клячам.
Получилось так всамделишно, что Сенечка расцвел.
– Чудный хвост! – И, помолчав, он повторил с восторгом: – Очень чудный!
Конечно, Астантина, как коня, много пережившего на своем веку, надо уберечь от дорожной тряски и толчков, от новых несчастий и увечий. Обняв Астантина обеими руками за шею и прижимая его к груди, Сенечка пытается запихать его в корзину с бельем и платьем: пусть Астантин едет «на мяконьком». Но мама обещает, что Астантин поедет с нами на извозчике – ему будет очень хорошо и удобно.