Дорога в горы
Шрифт:
«Хотя бы в руку, а то идти человеку нельзя», — размышлял Степан.
Близился вечер, с гор потянуло прохладой. Все холоднее становилось и на душе у солдата. А лейтенант продолжал молчать.
В роще быстро темнело. Сквозь листву над головой кое-где замелькали звезды.
Со стороны гор надвигались тяжелые, черные тучи, предвещая дождь.
Глава восьмая
Спрятав винтовку, дед вскинул на плечо грабли и пошел домой, на хутор Выселки. Он беспокоился за внучку: как там она одна? Все-таки
Дед ускорил шаги. В стороне от дороги показались верхушки тополей. Самих Выселок пока не видно, они там, в разросшихся садах, где кроме яблок и груш созревает душистая мирабель, наливаются соком жердёлы. Дед собрался уже повернуть в овраг, что тянется к самому хутору, как вдруг увидел перед собой машину, в кузове которой сидело много солдат. Машина остановилась. Из кабины выскочил поджарый офицер в высокой фуражке, чем-то очень напоминающей петушиный гребень. У него тонкие, как спички, губы.
С кузова спрыгнули трое солдат с короткими черными ружьями в руках.
— Какой ты станица будет? — коверкая русские слова, спросил офицер.
Дед объяснил, что он не из станицы, а с хутора, и показал в ту сторону, где виднелись верхушки тополей.
— Называйца кутор Выселки?
— Так точно, — ответил Нечитайло.
— Гут! Карашо! Горы знайт?
— Как не знать… С малолетства в этих местах проживаем…
— Гут! Карашо! — повторил офицер и что-то сказал солдатам.
Он вынул сигарету, прикурил от зажигалки и полез в кабину, а солдаты подхватили старика под руки и легко втолкнули в кузов машины. Дед и опомниться не успел, как машина тронулась, в стороне промелькнули и пропали верхушки знакомых тополей, а на дороге остались лежать никому не нужные грабли…
Проскочив мостик через речонку, машина повернула вправо, помчалась по долине к районному центру. Митрич смотрел на некошеные луга, на молодые лески, поднимающиеся за ними. Рядом в кузове сидели чужие солдаты, наперебой болтали на своем непонятном языке, и никто из них, казалось, не обращал на старика никакого внимания.
В райцентре машина остановилась, и солдаты посыпались из нее, как грибы, во все стороны. Сошел и Митрич. Те же молодчики, что сажали на машину, подхватили его под руки, словно боясь, что он убежит, и повели в крайний дом, где, как догадался Митрич, располагался штаб.
Старый пастух долго сидел под охраной часового. Потом открылась дверь, из нее выглянул офицер с тонкими губами, поманил деда к себе.
— Садись, — пригласил он, указывая на стул.
Митрич сел.
— Называйт фамилия.
Дед назвал.
— Гут. Карашо.
Офицер раскрыл коробочку, предложил сигарету. Старик замотал головой — дескать, кроме трубки, ничего не употребляет — и вынул из кармана трубку.
— Понимайт. Русский Дюбек! Макорка! — заулыбался офицер, обнажая в глубине рта золотой зуб.
— Да, махорка, — оживился
Но офицер уже не слушал его. Он вдруг заговорил резким, словно подмененным голосом:
— Господин Нечитайль пойдет в горы.
Дед поджал губы: вот оно что, им нужен проводник… И мысленно выругался: «Черт меня сунул проговориться — знаю горы. Что ж мне теперь делать?.. Вот напасть!..»
— Отвечай, Нечитайль! — оборвал его думы офицер. — Сколько дней пройдет до Сухумэ?
Дед пожал плечами:
— Не знаю…
— Как не знайт? Ты врешь!
— Зачем врать? В Сухуми я не ходил…
— Не ходиль? Пойдешь!
— Извиняйте, — поднялся Митрич со стула. — Горы, они, что море: конца не видно… Как же я пойду? Известно — пастух.
Офицер тоже встал, постучал костяшками пальцев по столу:
— Хитрость? Не позволяйт!
— Что вы, господин! Без всякого умысла я. Кабы дорогу знал да моложе был, отчего не пойти? С удовольствием… А то…
— Надо знайт! — оборвал офицер. — Кто обманывайт германски армия — тот быстро капут!..
Он вызвал солдата, и тот повел старика по узкой улочке к площади. Районный центр был пуст, люди словно вымерли. Поравнявшись с кирпичным зданием магазина, солдат прикоснулся к плечу Митрича стволом винтовки и показал направо. Дед понял, что его посадят в подвал магазина, и послушно направился к тяжелой железной двери. Солдат открыл ее, подождал, пока старик спустится по ступенькам, и загремел замком.
В подвале пахло сыростью. Сквозь узкую отдушину едва пробивался тусклый свет. На полу валялась гнилая картошка, остатки квашеной капусты, клепки от разбитой бочки…
Старик отыскал местечко почище и сел. Сначала надеялся, что подержат час-два да и выпустят. Но вот и день прошел, а его не выпускают. Пробовал стучать в дверь — никакого ответа. А там и ночь наступила, в подвале стало совсем темно.
Митрич не спал. О чем только не думал он в долгую эту ночь! Еще недавно ходил на свободе за своим стадом, прикидывал в уме, какие будут доходы на трудодни. Хорошо жилось: выгонит скотину в степь — и сам себе хозяин. Понадобится что-нибудь — Егорка, подпасок, всегда под рукой, куда угодно слетает. И откуда только эта война взялась, зачем, кому она нужна? Жили люди, не чуя беды, а беда — вот она, сама нагрянула…
Припомнилась и другая война, та, что давно минула. Повозки, тачанки, брички… Кавалерия… Больше пехоты… В небе черный немецкий аэроплан… И вдруг…
— Братцы, долой войну!
Он, молодой казак, бежит в соседний окоп. Там уже слушают чтеца, и каждый, кто грамотен, норовит заглянуть в газету: так ли написано? Правда ли, что земля без выкупа?
Фронт распадался… Революция… Он, Матвей Нечитайло, опять взял винтовку в руки. В Сальских степях это было, там и с Буденным повстречался. Против Каледина воевал, Деникина бил… Сколько разных врагов на Россию шло! А где они, эти враги? Куда девались? Всех вышвырнули! И опять: «А как же с Гитлером? Неужели он, Гитлер, сильнее всех? Неужели не справимся?»