Дорога в космос
Шрифт:
Незаметно подкралась тихая осень. Через аэродром потянулась паутина бабьего лета, в палатках по ночам становилось холоднее. Подошла пора выпускных экзаменов. Опять — в который раз — экзамены! Но и теперь я их выдержал: самолёт «Як-18» — «отлично», мотор — «отлично», самолётовождение — «отлично», аэродинамика — «отлично»; общая оценка выпускной комиссии — тоже «отлично».
После экзаменов все мы, летавшие на «шестёрке жёлтой», подошли к машине. Хотелось ещё раз, на прощание, дотронуться до её крыльев, посидеть в кабине, взглянуть на приборы. Кто знает, на каких самолётах доведётся ещё летать! А этот старенький, повидавший виды «Як-18» стал для нас родной машиной.
Некоторые курсанты нашего аэроклуба ушли в гражданскую авиацию. Их привлекали
Мне дали направление в Оренбургское авиационное училище. Я ехал туда не один, а с товарищами. Все они были ловкие, смелые парни, способные на решительные поступки. Все самозабвенно полюбили авиацию, лётное дело.
Нас провожал Мартьянов. Ожидая, пока отправится поезд, мы ходили с ним по перрону, шуршащему гравием, и говорили о будущем. Дмитрий Павлович, человек, навсегда влюблённый в авиацию, предсказывал, что с каждым годом она будет совершенствоваться, что самолёты станут летать ещё дальше, быстрее и выше.
— Будущее принадлежит вашему поколению, — сказал он на прощание, крепко пожимая нам руки, — вы ещё полетаете на таких машинах, которые нам я не снились…
Грустно было расставаться с милым Саратовом, с красавицей Волгой, с прежней мечтой стать инженером-литейщиком, с таким добрым наставником, как Мартьянов. Но что было делать! Поезд приближал меня к новой мечте — стать лётчиком-истребителем. Ведь и Покрышкин, и Кожедуб, и Маресьев были истребителями. Я придирчиво, как бы со стороны, присматривался к своему характеру, привычкам, знаниям: смогу ли достигнуть всего того, что хочу? И сам себе отвечал: смогу!
ПРИСЯГА НА ВЕРНОСТЬ РОДИНЕ
Степной Оренбург встретил нас приветливо. Город выглядел так, как о нём рассказывал Мартьянов, окончивший здесь суворовское училище. Ровные, прямые улицы, невысокие дома, сады с облетевшей листвой. На рынках — изобилие колхозных продуктов, лошади и верблюды. Словом, город поменьше Саратова, но со своим строгим уральским колоритом. Здание военного училища, в которое мы приехали, стояло на высоком берегу Урала, сливалось с пейзажем, вписывалось в необозримый простор. Из его окон открывался красивый вид на зауральскую лиственную рощу и голубые, без конца и края степные дали. Оттуда доносился шум авиационных двигателей. Там, на аэродроме, ключом била жизнь, к которой мы так стремились.
В главном корпусе на стенах в обрамлении дубовых листьев и гвардейских чёрно-оранжевых лент висели портреты знаменитых лётчиков, в своё время окончивших училище: Михаила Громова, Андрея Юмашева, Анатолия Серова… Больше ста тридцати фотографий Героев Советского Союза, научившихся летать на просторном Оренбургском аэродроме. Мы становились наследниками их славы и внимательно всматривались в их такие разные, но одинаково мужественные лица, припоминали, кто чем прославил Родину. Тут были и те, кто совершал первые дальние перелёты по стране, и те, кто вслед за экипажем знаменитого лётчика своего времени Валерия Павловича Чкалова прокладывал пути через Северный полюс в Америку. Много было здесь советских асов, в воздушных сражениях Великой Отечественной войны совершивших беспримерные подвиги. Эти стенды напомнили мне галерею героев 1812 года, которую несколько лет назад
Нам предстояло научиться летать на реактивных самолётах, которые уже прочно вошли в повседневный быт советской авиации. Было интересно узнать, что пионер реактивного летания Григорий Яковлевич Бахчиванджи, сын слесаря-механика и сам бывший рабочий, став лётчиком, ещё в начале 1942 года первым поднявший в небо реактивный самолёт, тоже учился в Оренбургском училище лётчиков. Под его портретом висело описание этого подвига и шёл рассказ о том, как рабочие авиационного завода, построившие первый реактивный самолёт, радостно встретили лётчика-испытателя. Они подбрасывали его в воздух, обнимали, жали ему руки. Всё это происходило возле плаката, на котором было написано: «Привет капитану Бахчиванджи — первому лётчику, совершившему полет в новое». О таких полётах, об эре реактивных самолётов прозорливо мечтал К. Э. Циолковский. Она уже наступила, эта новая эра, и нам, будущим курсантам, предстояло продолжать и развивать замечательное дело, которое ещё в годы войны начал смелый советский лётчик. Глядя на его безусое, молодое лицо, каждый из нас невольно представлял себя «однополчанином» этого замечательного пилота.
— Всё уже сделано до нас, ребята, — сожалеюще сказал кто-то из нашей группы. — И война выиграна, и новая эра в авиации открыта…
Я ничего не ответил, но про себя подумал, что в Советской стране всегда есть и будет место для подвига. За примерами далеко не надо ходить. Достаточно было взять любой номер «Правды» и убедиться в том, что буквально каждый день наш народ совершает трудовые подвиги, добивается новых успехов в социалистическом строительстве. В эти дни была пущена первая очередь Омского нефтеперерабатывающего завода, труженики сельского хозяйства Сталинградской области сдали государству хлеба в два раза больше, чем предусмотрено планом, на реке Нарве построена гидроэлектростанция, первый агрегат Каховской ГЭС дал промышленный ток, городу Севастополю вручили орден Красного Знамени, бригада экскаваторщика Михаила Евец на строительстве Куйбышевской ГЭС вынула 1 800 тысяч кубометров грунта, вышла книга колхозного опытника Терентия Мальцева «Вопросы земледелия», Владимир Куц установил новый мировой рекорд в беге на пять тысяч метров. Каждый день приносил что-то новое, значительное, волнующее, заставляющее думать. В те дни прочитал я в «Правде» беседу с академиком Л. И. Седовым «О полётах в мировое пространство» и вырезал её на всякий случай.
В училище начались приёмные экзамены. Я их не сдавал, так как у меня был диплом об окончании техникума с отличием, да и аэроклуб также дал хорошую аттестацию. Всё время я находился с ребятами, помогал им по физике, математике. Требования были жёсткие, и более половины прибывших оказались отчисленными либо ещё до экзаменов медицинской комиссией, либо как не выдержавшие испытаний по теоретическим предметам. И хотя уезжали они из Оренбурга с не очень-то лёгким сердцем, но от всей души желали нам, остающимся в училище, плодотворной учёбы, хороших полётов.
— На будущий год снова приедем поступать в училище, — говорили некоторые из них.
И действительно, через год, когда мы уже начали летать на «МиГах», кое-кто из этих ребят, проявив завидную настойчивость, добился своего и попал в число курсантов. Упорство в достижении поставленной цели — одна из отличительных черт нашей молодёжи. Люди, которые страстно желают стать лётчиками, обязательно станут ими.
Итак, началась моя военная жизнь! Нас всех, как новобранцев, постригли под машинку, выдали обмундирование — защитные гимнастёрки, синие бриджи, шинели, сапоги. На плечах у нас заголубели курсантские погоны, украшенные эмблемой лётчиков — серебристыми крылышками. Я нет-нет да и скашивал глаза на них, и гордясь, и радуясь, что приобщился к большой семье Советской Армии. Училище жило весёлой жизнью молодых, здоровых людей, стремящихся к одной цели.