Дорога в никуда
Шрифт:
— Кто-то идет по аллее. — Узнав брата, она крикнула: — Мы здесь, под липами.
Дени прошел еще немного и остановился.
— Пора домой, — сказал он. — Жюльен велит запереть дверь на засов.
Парочка вышла из черной тьмы, царившей под липами. По сравнению с этим мраком на аллее им показалось очень светло. Все трое шли молча и, войдя в бильярдную, щурили от света глаза. Дени окинул влюбленных быстрым взглядом и сразу заметил смятое платье Розы, влажные следы слез на ее щеках и блуждающий взгляд Робера. Он сказал:
— Свечи вон там, в передней. А Роберу полагается
Сев у окна в своей спальне. Роза задумалась. «Мы же ничего дурного не делали, — успокаивала она себя. — И ведь все это потому, что он меня любит». Любит. Слово это уже не опьяняло ее. За беспокойным ропотом молодой крови она различала предостерегающий голос. Чей? Что в пей заговорило? Позднее она не раз думала, — не было ли то предчувствием? Нет, скорее в душе глухо прозвучала едва задетая струна. «Завтра утром я опять буду счастлива. Не знаю, право, что это с нами случилось сегодня… Скорее, скорей бы увидеть лицо Робера при свете ясного утра! Посмотрю ему тогда в глаза, и на сердце станет спокойно».
Робер позабыл затворить окно, а когда спохватился, было уже поздно: в комнату налетели москиты. Он поспешил загасить лампу, но это не помогло — всю ночь его терзали злые укусы. В высокой оконной раме без подоконника вырисовывался меж густой черной листвы клочок неба, похожий на глубоко врезанный в сушу залив. И, глядя на этот голый и какой-то зияющий прямоугольник окна, Робер испытывал неприятное ощущение, будто он ночевал в полуразрушенном строении. Уж не за тем ли его положили в этой комнате, чтобы внушить ему желание отремонтировать обветшалый дом? Он отогнал от себя это нелепое подозрение, решив думать только о Розе. Разве не была она ему дорога и желанна в этот вечер? А все остальное не имеет значения. Он уедет с нею, нисколько не беспокоясь о ее родне. Самое главное—все выяснить и обо всем договориться до свадьбы… Заснул он незадолго до рассвета, когда москиты, вдоволь напившись его крови и присмирев от предутреннего холодка, оставили его наконец в покое.
Утром, встретившись с Розой в столовой, он, как ему казалось, преодолел в себе все низкие мысли. На ней было белое кисейное платье, которое она надела, чтоб ехать к обедне, — платье, сшитое еще в те времена, когда и она и мать одевались у Габриа. В большую коляску запрягли рабочую лошадь, на козлы сел Кавельге. Робер уже чувствовал себя членом семьи своей невесты. Он смеялся с Дени и Розой над нарядом управителя, — Кавельге снизошел до исполнения кучерских обязанностей, но, желая подчеркнуть, что делает это только из любезности, не надел кучерской ливреи и сдвинул набекрень свой зеленый котелок.
Однако в церкви Робер вновь пришел в дурное настроение. Его раздражало и то, что он оказался предметом всеобщего внимания, перешептывания, и то, что взволнованное личико Розы сияло гордостью. Все, что подчеркивало в глазах публики его положение жениха, было ему невыносимо. Вот еще, в самом деле! Ведь он покорился своей участи, верно? Разве есть у него какая-нибудь задняя мысль? Так, пожалуйста, не запирайте выходную дверь на замок. «А впрочем, — думал он, — все равно
Перед проповедью, когда прихожане с громким стуком передвигали стулья и рассаживались по местам, они, воспользовавшись случаем, оглядывались и бесцеремонно рассматривали жениха. Роберу было стыдно, но все же ему хотелось успокоить Розу: «Моя досада ничего еще не доказывает…» И в то же время он злился на нее — ему казалось, что она внутренне торжествует: «А все-таки я, несмотря на наше несчастье, подцепила себе жениха». В самом деле, и простофиля же он! Попался, теперь не вырвешься из западни! А ведь он мог жениться на любой красавице. Наверно, все говорят: «Подумайте, кого выбрал! Ведь столько есть на свете хорошеньких девушек, да еще и с солидным приданым!..»
Роза опустилась на колени. Широкие поля соломенной шляпы скрывали ее лицо. Она молилась, низко склонив голову. Видна была только ее шея, и в этой худенькой шейке уже не было прежнего изящества. Лишь в темноте, царившей вчера вечером под липами, эта девушка могла его взволновать.
По рядам проходила сторожиха, собирала деньги за стулья, давала сдачу; потом прошел кюре; утирая потное лицо носовым платком и протягивая кружку для сбора пожертвований, он со свистом шипел сквозь зубы: «Спасибо, спасибо, спасибо». Мальчишки, изучавшие катехизис для первого причастия, вертелись на скамейках, строили девочкам рожи. После чтения евангелия прихожане обрадовано ринулись к выходу и, распахнув обе створки двери, не выдержавшие напора, высыпали на паперть.
Площадь была залита солнцем. Подходили какие-то старухи, бесцеремонно разглядывали Робера. Он поспешил укрыться в коляске, выжидая, когда мадам Револю и Роза закончат обход магазинов.
Робер ворчал:
— Что они так пялят на меня глаза? Вот болваны!
— Любуются женихом мадемуазель Розы Револю, — с лукавым видом ответил Дени.
— А я полагал, что наше обручение пока что останется в тайне.
— О, это невозможно! Кавельге и его супруга уже все разболтали. Разве их удержишь. Сам понимаешь.
— А если невозможно сохранить это в тайне, так зачем же Мне клялись и божились, что объявят только через год?
— Вот как! Ты, значит, недоволен? — спросил Дени самым невинным тоном.
— Знаешь, меня больше всего раздражает, когда люди дают обещание, хотя сами прекрасно знают, что сдержать его не могут. Раз мы еще не скоро поженимся, так лучше было бы…
— Ну что ты, — перебил его Дени. — Я уверен, что ты не станешь дожидаться, пока отбудешь стажировку. Да и все у пас в доме так думают.
Робер даже покраснел от негодования.
— Вот как? Неужели? Ну, это мы еще посмотрим! Стажировка прежде всего.
Дени подмигнул ему с видом сообщника.
— Знаем, мы влюбленных…
Робер вскипел было, но тут вернулись Роза и мадам Револю, пришлось промолчать.
— Осторожнее, Дени, не раздави торт, — сказала мадам Револю. — Мы купили и трубочки с кремом для Жюльена.
Коляска покатила к Леоньяну. Солнце палило нещадно. Робер, весь красный, смотрел в сторону, притворяясь, что не замечает, как Роза старается поймать его взгляд.