Дорога в рай
Шрифт:
— Потому что наши обонятельные органы фиксируют только семь чистых основных запахов. Все прочие являются сложными запахами, возникшими в результате смешения основных.
— Вы в этом уверены?
— Вполне. На вкус человек распознает и того меньше, всего лишь четыре первоосновы — сладкое, кислое, соленое и горькое! Все прочие вкусовые ощущения возникают в результате смешения этих первооснов.
— И каковы же семь основных чистых запахов? — спросил я у него.
— Их названия не имеют для нас значения, — ответил он. — К чему усложнять дело?
— Мне
— Хорошо, — сказал он. — Запахи бывают камфарные, острые, мускусные, эфирные, растительные, мятные и гнилостные. Пожалуйста, не смотрите на меня так недоверчиво. Это не мое открытие. Весьма видные ученые работали над этим в продолжение многих лет. И их выводы точны, за исключением одного аспекта.
— Какого же?
— Существует восьмой чистый основной запах, о котором они не подозревают, и восьмой рецепторный узел, способный захватывать молекулы этого запаха своеобразной формы!
— Ага! — воскликнул я. — Вижу, к чему вы клоните.
— Да, — сказал он, — восьмым чистым основным запахом является тот самый половой, который тысячи лет назад заставлял первобытного человека вести себя подобно псу. У него очень оригинальная молекулярная структура.
— И она вам известна?
— Разумеется, известна.
— И вы утверждаете, что у нас сохранились рецепторные узлы, которые могут улавливать эти своеобразные молекулы?
— Именно так.
— Этот загадочный запах, — сказал я, — достигает ли он наших ноздрей?
— Часто.
— А мы чувствуем его? Я имею в виду — понимаем ли мы, что он означает?
— Нет.
— Вы хотите сказать, что молекулы не попадают в рецепторные узлы?
— Попадать-то попадают, мой дорогой друг. Но ничего не происходит. Никаких сигналов в мозг не отправляется. Телефонная линия не работает. Это как в случае с мускулом, который шевелит ухом. Механизм по-прежнему на месте, но мы утратили способность должным образом пользоваться им.
— И что вы предлагаете? — спросил я.
— Я собираюсь возродить его к жизни, — ответил он. — Здесь мы имеем дело с нервами, а не с мускулами. А эти нервы не умерли, не повреждены — они попросту спят. Вероятно, я добавлю катализатор и увеличу интенсивность этого запаха в тысячу раз.
— Продолжайте, — сказал я.
— Этого достаточно.
— Я бы хотел еще что-нибудь услышать, — настаивал я.
— Простите, что приходится говорить вам это, мистер Корнелиус, но я не думаю, что вы достаточно осведомлены об органолептических свойствах, чтобы понять меня дальше. Лекция закончена.
Анри Биот принял самодовольный вид и стал невозмутимо поглаживать тыльную сторону одной руки пальцами другой. Пучки волос, торчавшие из его ноздрей, придавали ему вид какого-то колдуна, но это была маскировка. Он мне, скорее, казался похожим на некое опасное и грациозное маленькое существо, с острым глазом и жалом в хвосте, что прячется за камнями в ожидании одинокого путника. Я незаметно рассмотрел его лицо. Рот показался мне интересным. Губы имели фуксиновый оттенок — вероятно, причиной тому было его больное сердце.
И вот он сидел, этот мсье Анри Биот, коварно улыбаясь, и терпеливо ждал моей реакции. Совершенно аморальный тип, тут все ясно, но ведь и я такой же. Он к тому же был человеком порочным, и, хотя, если быть до конца откровенным, я не могу утверждать, будто порочность является одной из моих добродетелей, в других она мне кажется неотразимой. У порочного человека особенный, присущий только ему блеск. И к тому же есть нечто дьявольски прекрасное в том, кто хочет вернуть цивилизованному человеку половые привычки пятисоттысячелетней давности.
Да, он поймал меня на удочку. Поэтому я прямо тут же, сидя возле речки в саду одной дамы из Прованса, сделал Анри предложение. Я предложил ему тотчас же оставить свою службу и устроить небольшую лабораторию. Я буду оплачивать все счета этого предприятия, а также обеспечу его самого хорошим жалованьем. Контракт будет рассчитан на пять лет, и то, что получится, мы поделим пополам.
Анри был вне себя от радости.
— Это правда? — вскричал он. — Вы не шутите?
Я протянул ему руку. Он схватил ее обеими руками и принялся с силой трясти. Мне показалось, что руку мне жмет тибетский як.
— Мы покорим весь мир! — восклицал он. — Мы будем богами на земле!
Он раскинул руки, обнял меня и поцеловал сначала в одну щеку, потом в другую. Ох уж эти ужасные галльские поцелуи! Когда Анри коснулся меня своей нижней губой, мне почудилось, будто жаба приложилась ко мне своим влажным животом.
— Оставим ликование на потом, — сказал я, вытираясь насухо льняным носовым платком.
Анри Биот принес извинения хозяйке и в тот же вечер умчался в Париж. Не прошло и недели, как он оставил свою прежнюю службу и снял три комнаты, которые должны были служить ему лабораторией. Комнаты находились на третьем этаже дома на Левом берегу, на рю де Кассет, рядышком с бульваром Распай. Он истратил кучу моих денег на закупку сложного оборудования и даже установил большую клетку, в которую поместил двух обезьян — самца и самку. Он также взял себе в помощники умную и скромную на вид молодую женщину по имени Жанет. Обзаведясь всем этим, он приступил к работе.
Вы, должно быть, понимаете, что для меня это небольшое предприятие и оно не имело сколько-нибудь большого значения. У меня не было проблем с выбором развлечений. Я заглядывал к Анри раза, наверное, два в месяц, чтобы посмотреть, как идут дела, но в общем я предоставил его всецело самому себе. О его работе я и не думал. Следить за такого рода исследованиями у меня не хватает терпения. А когда выяснилось, что скорых результатов не последует, я начал терять к этому всякий интерес. Спустя какое-то время даже парочка перевозбужденных обезьян меня уже перестала забавлять.