Дорога в снегопад
Шрифт:
Катя Ренникова трудилась в пиар-отделе крупного медиа-холдинга, молодого и агрессивного, избравшего местом своего жительства комплекс зданий старинного завода, примыкающего к метро «Курская». Прочные, на века построенные корпуса из кровавого дореволюционного кирпича, в гулких утробах которых некогда пели станки, переоборудывались со всем размахом гламурного капитализма, и молчаливые таджики в мешковатых синих комбинезонах, украшенных красными галунами, покорными вереницами таскали в модные внутренности голубые бутыли офисной воды, как будто это крепость готовилась к изнурительной осаде или опять строили пирамиду
В одном из кафе «Винзавода», находящегося в двух шагах от «пирамиды», Кира поджидала Катю, которая уже успела в подробностях живописать ей посещение их дачи Алексеем. И хотя предполагалось, что встреча, помимо обычных девичьих радостей, в большей степени нужна была Кире, Кате на этот раз тоже было чем поделиться и чем удивить. Она явилась легкая, летняя, вся какая-то светящаяся, как бы сошедшая с пестрого полотна города, но Кира, погруженная в свои печали, поначалу не обратила на это особенного внимания.
– Как ты думаешь, – казалось бы, ни с того ни с сего спросила ее Катя, – можно любить двух мужчин?
Говоря это, Катя имела все основания опасаться, что вызвала по крайней мере громы небесные, и была как-то, сама не зная, как именно, готова к их отражению, но то ли Кира была рассеянна в эту минуту, то ли в голосе Кати не услышала она личной заинтересованности, – как бы то ни было, отреагировала она на это с легкостью попсовой мелодии, и Катя поняла, что того разговора, ради которого она пришла, сегодня не получится.
У стола мелькнул официант – заменил пепельницу – молодой, субтильный, но не лишенный все же некой трудно уловимой привлекательности субъект. Кира проводила его долгим взглядом.
– Как он на тебя посмотрел, – удивленно сказала она Кате. – За такое увольнять надо.
Катя воззрилась на нее с неким торжеством, но почти тотчас обратила наконец внимание на некоторую возбужденность своей подруги и мужественно решила несколько повременить со своими собственными восторгами.
– Да что с тобой? – спросила она и тоже попыталась найти официанта взглядом, но успела заметить только мелькнувшую спину с какой-то трудночитаемой английской надписью на футболке.
Кира махнула рукой, давая понять, что она и сама уже не знает, кто она, где и зачем. Второй «Мохито» сделал свое дело, и когда официант снова возник перед их столиком, Кира, нехорошо прищурившись, решила про себя, что такому она не дала бы и сама. Не отдалась, а «не дала» – именно так она подумала и ужаснулась тому, как, откуда вышло из нее это нечистое слово. И сама эта мысль, и те слова, в которые она облеклась, на секунду привели ее в замешательство. «Да в кого я превращаюсь?» – подумала она с негодованием и завистливо смотрела, как Катя, достав косметичку, бодро подкрашивает губы.
Катя была невысокая гибкая шатенка с тем редким лицом, которое считается эталоном русской красоты. Поведения она была если не вызывающего, то во всяком случае существа, отлично знающего себе цену и при возможности не упускающего шанс еще ее набить. Подперев щеку кулачком, Кира наблюдала за Катиной жизнью, которая без особенных секретов разворачивалась перед ней: вот Катя делает последний молниеносный смотр своей внешности, мельком взглядывая на загоревшееся табло телефона, а вот следующий звонок застает ее врасплох. Она хватает трубку и выходит из-за стола. «Влюбилась она, что ли?» – с недоумением подумала Кира, но не стала останавливаться на этой догадке.
Пока Катя пестовала свои ванильные тайны, Кира с брезгливым недоумением оглядывала людей и, купаясь в плеске их голосов, обсыпаемая осколками их смеха, спрашивала себя, отчего они так веселы, беззаботны, беспечны? Неужели все вокруг так уж благополучно, так прочно? Впервые разодетая, бодрая толпа вызвала у нее такие чувства, и мысль о сбитом с толку, наивном, но честном сыне уколола особенно больно. И, пожалуй, впервые за шестнадцать лет подумала она об этом как-то подробно, с каким-то садистским удовольствием. А вдруг Гоша прав и все это закончится – вот прямо сейчас; случится ураган, пойдет все сметающий ливень, последний какой-нибудь день Помпеи? Что станут делать все эти люди? Куда побегут? Кто им поможет? Конечно, такие мысли не могли обходить ее стороной, однако никогда прежде они не задерживались у нее в голове сколько-нибудь надолго, как скоростные экспрессы игнорируют маленькие полустанки. Точнее, это ее жизнь представлялась ей всегда скоростным экспрессом, несущим ее в какое-то необыкновенно привлекательное будущее, а эти нехорошие мысли уместней было уподобить маленьким степным платформам. И вот теперь – неслыханно – сверкающий поезд причалил к убогому перрону и подозрительно медлил с отбытием в дальнейший путь. Но думать на эту тему дальше значило еще больше изводить себя.
– Он спрашивал о тебе, – первым делом сказала вернувшаяся за столик Катя. – И, по-моему, с известными целями. По-моему, все с ним ясно.
Кира напустила на себя равнодушия, в то время как в душе ликовала. В этот момент она призналась себе, что пришла сюда именно ради этих слов.
– Очень изменился, – продолжила Катя, поддерживая начатую игру. – То есть выглядит отлично, но какую они с папашкой моим хрень несут – это просто жесть. Да, кстати, – вдруг вспомнила она, – Стильный Ленок собирался тебе звонить. Грит, что-то важное.
Стильный Ленок была яркой блондинкой за тридцать и отвечала в упомянутом медиа-холдинге за освещение светской жизни. Впрочем, тем же самым она занималась и во всех других медиа-холдингах, картелях, синдикатах и просто печатных изданиях, куда забрасывала ее трудовая биография. Странное ее имя доставила ей болезненная щепетильность в вопросах моды, дизайна и даже полусветского новояза. Разговаривая с человеком, который, на ее взгляд, был одет или обут неправильно, она испытывала почти физическое страдание, и это отображалось на ее симпатичной, немного лисьей мордочке.
– Пусть звонит, – пожала плечами Кира. Последний раз Кира виделась с Ленком чуть ли не прошлым летом, когда обе они – Ленок согласно своей журналистской службе, а Кира – просто так, за компанию, угодили на Николину гору, на состязания по конному поло.
Простившись с Катей, Кира медленно ехала по Волоколамскому шоссе. Когда она осталась наедине с собой, беспокойство ее, казалось бы отступившее, снова было тут как тут. Поравнявшись с Покровским-Стрешневым, она призналась себе, что разговор с Катей обострил те неприятные ощущения, которые преследовали ее уже довольно долгое время. Конечно, они мало напоминали набат греха, а скорее зудение кровососущей мошкары, но и этого было достаточно, чтобы не ощущать душевного покоя. Она никогда не чувствовала себя виноватой перед Алексеем, точнее, когда-то чувствовала, но это было так давно, такой длительный отрезок жизни лежал между этим солнечным июньским днем и тем, когда она сообщила ему, что выходит замуж, но вот сегодня встреча с Катей неожиданно для нее самой пробудила в ней что-то, отдаленно напоминающее раскаяние.