Дорога в снегопад

Уткин Антон Александрович

– Не вставляет? – сочувственно произнес Алексей.

– Не-а, – покачал головой Антон. – Она мне, слышь, говорит: «Да я сама в Хургаде два часа пьяная у бассейна спала!» Ну как ей разницу объяснить?! – горестно воскликнул Антон. – Это же просто эксцентричный, неумелый да и вообще случайный вызов общественному мнению исламского Востока, а у нас, – Антон воздел перст, – порок! Как говаривал генерал Деникин про генерала Май-Маевского – позорный недуг запоя! Одного только не рассказал, – замялся Антон.

– Кому?

– Да ей, девчонке этой. – В

глазах Антона изобразилось веселое страдание.

Алексей терпеливо ждал, пока его друг соберется с силами открыть некую тайну, обещавшую быть несколько постыдной.

– Как в обоссанных штанах в магазин за пивом ходил, – наконец сказал Антон. – Вот поскупился я на эту подробность, – скромно опустив глаза, признался он.

Алексей цокнул языком и с досады хлопнул себя по колену.

– Это ты зря, – горестно молвил он.

– Чего зря? – испуганно спросил Антон.

– Поскупился зря. Сильная деталь. Произвела бы впечатление.

– Да вот поскупился я на эту деталь, – еще раз сокрушенно сказал Антон.

– Ну и чего теперь?

– Теперь встречаемся, – как-то кисло произнес Антон и вздохом послал привет своей свободе. Вид он имел мелкого князька, на владения которого была наложена более могучая феодальная длань, черты лица хмурились нездешней думой, а вот глаза говорили, что, несмотря ни на что, все это ему чертовски нравится.

* * *

Кира наконец призналась себе, что не знает, как теперь вести ей себя с Алексеем. Она привыкла относиться к нему как к мальчишке, ну, положим, как к не желавшему взрослеть юноше, с которым дружила в школе, была влюблена в него, да и кто не влюбляется в школьные годы, а теперь столкнулась с мужчиной, который повидал свет, многого достиг, возможно, познал тайну женщины и, вероятней всего, не одной. Несмотря на все свое ухищренное внимание, в последнюю встречу с Алексеем Кира так и не смогла определенно ответить на главный для нее вопрос: одинок он или нет. То ли он изменился и стал скрытен, то ли действительно скрывать было нечего, но в это последнее ей верилось с трудом. Но, наверное, большинство женщин считают свою тайну самой сокровенной и свой дар самым чистым, искренним и непорочным, так что в этом смысле кое-какое оружие Кира еще крепко держала в руках. Правда, он все-таки дал ей подсказку: уже в самом конце их встречи, когда говорил о своей науке. «Знаешь, – сказал он, – когда не с кем разделить горе, то это более-менее понятно. Кому до кого есть дело? Это понятно. Одинокими приходим в этот мир, в одиночестве его и покидаем, и так далее, – это ясно все. Но когда не с кем радость разделить, это уже слишком».

И она унесла эти слова с собой.

Сразу после его возвращения из лагеря экологического протеста они довольно долго говорили по телефону, и он живописал ей абсолютно безопасное, с его точки зрения, и даже полезное времяпровождение ее сына. Но, конечно, такой отчет предполагал и очную встречу, и только осторожность Алексея несколько отложила ее. Первый шаг был сделан, был сделан с ее стороны,

после поездки Алексея между ними образовалось какое-никакое дело, которое впоследствии могло потребовать новых усилий, обсуждений, деяний. Что из этого всего могло выйти, Кира не задумывалась: это было нужно ей здесь и сейчас.

В прекрасном расположении духа ехал Алексей на встречу с Кирой. Они договорились встретиться на площадке при выходе из метро «Филевский парк». Кира намеренно оставила автомобиль – так, ей казалось, им будет проще понимать друг друга, а на предстоящий вечер она строила кое-какие планы.

– Что это потянуло в родные места? – усмехнулся Алексей, хотя Кира с Митей жили совсем недалеко – на «Студенческой».

– Решила сегодня заехать к маме, – осторожно и выразительно сказала она, имея в виду дом на улице Барклая, – да там, наверное, сегодня и останусь.

Они перешли Малую Филевскую напротив музыкальной школы имени Гнесиных, которую несколько лет сослали сюда с Поварской, и пошли по одной из дорожек в полупрозрачную глубину осеннего леса. Здесь стояли старинные, вековые деревья с могучими стволами, и, несмотря на то что земля была уже довольно плотно устлана пока еще желтыми листьями, эти великаны цепко держали свои кроны, почти нетронутые наступившим сентябрем.

– У вас хороший сын, – нарушил он наконец молчание.

Его уверенность, какое-то самообладание, которое, как ей чувствовалось, защищает его от нее как от женщины, раздражала ее и где-то внутри медленно закипала в ней злость.

– Ты хочешь сказать, что удивлен, – усмехнулась она, – как у таких дряней, как мы с Митей, мог получиться такой хороший сын?

– Сказал что сказал, – ответил Алексей, мрачнея в предчувствии неприятного разговора.

Кира посмотрела на него внимательно, но ничего не сказала, хотя он был убежден, что ее проницательность в эту минуту сделала вывод, который он сам не облек еще ни в мысль, ни в слова.

– А что, – усмехнулся Алексей, подумав, – так и сказал. Потому что, в общем, я разделяю его взгляды.

– Ты пошутил, – утвердительно произнесла она.

– Да ну? Разве ты меня не знаешь? Неужели я похож на шутника, зануда проклятый? Не-ет, я не пошутил. Но пошучу. Мы с этими ребятами скоро вместе пошутим. Заварим на хуй еще какую-нибудь гнусную харчевню, где подают бобров и лосятину.

На этот внезапный мат она не отреагировала.

– Прекрати! – крикнула она. – Неудачник!

– Что-о? – Он надвинулся на нее, словно бы собирался ударить.

Левой рукой она потянулась к затылку, выхватила заколку, и рыжеватые, немного кудрявые волосы свободно упали ей на плечи.

– Да, я неудачник, я чертов неудачник, потому что я остался тем, кем был, потому что я занимаюсь тем, чем хотел. Потому что я и вправду верю, что люди не родятся лишь для того, чтобы обжираться трюфелями и шашлыками, что вершина человеческой мысли – это не та хренова каракатица, на которой ты сюда приехала. Потому что вы все согласились жить по их правилам…