Дорога в сто парсеков

Ефремов Иван Антонович

– Знаете, - начал я как можно мягче и примирительнее, - я литератор, и мне кажется странным, когда говорят «она права» или «она считала» и при этом не имеют в виду особу женского пола.

Странный пассажир ответил не сразу:

– Десять лет назад это было абсолютно верно. В наше время это уже не так. «Она» может быть и не женщина, а просто существительное женского рода.

– Дайте папиросу, - попросил он.
– Думал, брошу курить, но, кажется, ничего не выйдет.

Я молча протянул ему папиросы и зажег спичку.

Он несколько раз глубоко затянулся и через минуту начал один из самых удивительных рассказов, которые мне когда-либо доводилось слышать.

– Вы, конечно, читали об электронных счетно-решающих машинах? Это замечательное достижение современной науки и техники. Машины выполняют ложнейшие математические вычисления, произвести которые часто не под силу человеку. Они могут решать такие задачи, что дух захватывает. И решают в течение каких-нибудь долей секунды, в то время как человеку для этого необходимы месяцы и даже годы. Я не буду вам рассказывать, как построены эти машины. Так как вы литератор, то все равно в этом ничего не поймете. Я только обращу ваше внимание на одно очень существенное положение: при вычислениях эта машина имеет дело не с числами, а с их кодами. Прежде чем задать задачу такой машине, все числа кодируются при помощи нолей и единиц. Электронная машина складывает, вычитает, умножает и делит числа, представленные в виде электрических импульсов. Единица - это значит «есть импульс», ноль - «импульса нет».

Известно, что при решении даже простой арифметической задачи часто приходится проделывать несколько операций. Как же может машина решить задачу с многими действиями? Вот здесь-то и начинается самое интересное. Для того чтобы решить сложную задачу, машине в виде особого импульсного кода задают не только условия задачи, но и составляют в закодированном виде ее программу действий. Машине говорят примерно так: «Когда ты сложишь заданные два числа, запомни результат. Затем перемножь вторые два числа и также запомни результат. После первый результат раздели на второй и дай ответ». Я понимаю, вам неясно, как можно машине сказать, что она должна делать. Вы удивляетесь, когда машине приказывают запомнить результат. Это не фантазия. Машина хорошо понимает заданную ей программу действий и хорошо запоминает и фиксирует промежуточные результаты вычислений.

Программа работы машины также составляется в форме импульсного кода. Каждую группу цифр, посылаемых в машину, сопровождают дополнительным кодом, в котором говорится, что с этими цифрами нужно сделать. До последнего времени программу работы машины составлял человек.

– А как же может быть иначе?
– спросил я.
– Ведь трудно себе представить, чтобы машина знала, как решить задачу.

– Вот это-то и неверно! Оказывается, можно построить и такую машину, которая сама составляет себе программу действий для решения задачи. Вы, конечно, знаете, что в школе учат детей решать так называемые типовые задачи, они решаются по одному рецепту, или, говоря нашим языком, по одной и той же программе. Почему бы этому не научить машину? Надо лишь запечатлеть в ее памяти в виде кодов программы наиболее типичных задач, и она с успехом их будет решать без помощи человека.

– Нет, не сможет!
– воскликнул я.
– Если даже она и запомнит программу решения всех типичных задач, она не сможет сама выбрать нужную программу.

– Правильно! Было и так. Машине задавали условия задачи и затем сопровождали их коротким кодом, в котором говорилось, например: «Решать по программе номер двадцать». И она решала.

– Ну, здесь и кончаются все чудесные мыслительные способности вашей машины!
– воскликнул я.

– Наоборот, здесь-то и начинается самая интересная работа по усовершенствованию таких машин. Вы понимаете, почему машина, которой задали исходные данные задачи, сама не может выбрать программу работы?

– Конечно, понимаю, - сказал я.
– Потому, что сами цифры, которые вы ей задали в виде последовательности импульсов, ничего не говорят. Ваша машина не знает, что с ними делать. Она не знает ни условия задачи, ни того, что требуется. Она мертва. Она не способна анализировать задачу. Это может сделать только человек.

Пассажир в полосатой пижаме улыбнулся, прошелся по купе. Затем вернулся на свое место и закурил. После минутного молчания он продолжил свой рассказ:

– Было время, когда я думал точно так же, как и вы. Действительно, может ли машина заменить человеческий мозг? Может ли она выполнять сложнейшую аналитическую работу? Может ли она, наконец, думать? Конечно, нет, нет и нет. Так мне казалось. Это было в то время, когда я только приступил к конструированию электронных счетно-решающих машин. Как много с тех пор изменилось! Как мало нынешняя электронная машина походит на прежнюю! Раньше такая машина представляла собой сооружение, занимающее огромное здание. Вес ее исчислялся сотнями тонн. Для работы ей требовались тысячи киловатт энергии. А количество радиодеталей и радиоламп! По мере усовершенствования машин неудержимо росли их размеры. Они становились электронными гигантами, которые, хотя и решали сложнейшие математические задачи, увы, нуждались в постоянной опеке человека. Несмотря на все усовершенствования, это были тупые, бездумные чудовища. Временами мне казалось, что такими они останутся навсегда. Вы, конечно, помните первые сообщения об электронных машинах, которые переводили с одного языка на другой? В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году одновременно у нас и в Америке были созданы машины, которые переводили журнальные статьи по математике с английского языка на русский и с русского на английский. Я читал несколько переводов и нашел, что они не так уж плохи. В то время я полностью посвятил себя машинам, которые выполняют нематематические операции. В частности, более года я занимался изучением и конструированием машин для перевода.

Нужно сказать, что силами одних только математиков и конструкторов построить такие машины было бы невозможно. Огромную помощь нам оказали лингвисты, которые помогли составить такие орфографические и синтаксические правила, что их можно было закодировать и поместить в долговременной памяти машины в качестве программы действия. Не буду рассказывать о тех трудностях, которые нам пришлось преодолеть. Скажу только, что в конце концов удалось создать электронную машину, которая переводила русские статьи и книги любого содержания на английский, французский, немецкий и китайский языки. Перевод выполнялся с той же быстротой, с какой русский текст печатался на специальной пишущей машине. Эта машина вырабатывала и необходимый для перевода код.

Во время работы над усовершенствованием одной из переводческих машин я заболел и провалялся в больнице около трех месяцев. Дело в том, что во время войны я командовал радиолокационной станцией и при налете немецкой авиации был контужен, перенес тяжелое сотрясение мозга, и это давало да и сейчас дает себя знать. Так вот, именно тогда, когда я работал над новым типом электростатической памяти для электронных машин, с моей собственной памятью начало твориться что-то не совсем ладное.

Знаете, случалось так: видишь человека, которого хорошо знаешь, а как его зовут, вспомнить не можешь. Лежит перед тобой какой-нибудь предмет, а ты забыл, как он называется. Или прочтешь слово и не понимаешь, что оно значит, хотя слово тебе хорошо знакомо. У меня это и сейчас бывает, но не так часто… А тогда это стало просто катастрофой. Как-то раз понадобился карандаш. Я позвал лаборантку и говорю ей: «Принесите мне, пожалуйста, вот это… Ну, как его… то, чем пишут», Она улыбнулась и принесла мне ручку. «Нет, - говорю, - мне нужно другое».
– «Другую ручку?» - «Нет, - говорю, - другое, чем пишут». Я сам испугался той бессмыслицы, которую говорил, и, видимо, испугал и ее. Она вышла в коридор и громко сказала одному инженеру: «Скорее зайдите в комнату и посмотрите на Евгения Сидоровича. Он заговаривается». Вошел инженер. А я стою перед ним и не знаю, кто он такой, хотя работаю с ним уже три года. «Э-э, батенька, ты, кажется, заработался, - сказал он.
– Посиди минутку спокойно, я сейчас приду». Он пришел с врачом и двумя молодыми сотрудниками института, и они вывели меня из комнаты, усадили в машину и отвезли в клинику.

В клинике я познакомился с одним из крупнейших невропатологов нашей страны, Виктором Васильевичем Залесским. Я называю его имя потому, что знакомство с ним сильно повлияло на всю мою дальнейшую судьбу.

В больнице Виктор Васильевич долго меня осматривал, выслушивал, выстукивал, ударял молоточком, по коленке, водил карандашиком по спине и затем, похлопав по плечу, сказал: «Ничего, это пройдет. Это у вас…» - и он произнес какое-то латинское слово.

Лечение заключалось в ежедневных прогулках, прохладных ваннах и в снотворном на ночь. Выпивая порошки люминала или нембутала, я засыпал и утром просыпался как после глубокого обморока. Мало-помалу память стала восстанавливаться.

Однажды я спросил Виктора Васильевича, для чего мне дают снотворное. «Когда вы спите, мой дорогой, все силы организма направлены на то, чтобы восстановить нарушенные в вашей нервной системе линии связи». Услышав это, я спросил: «О каких линиях связи вы говорите, Виктор Васильевич?» - «О тех самых, при помощи которых передаются все ваши ощущения в мозг. Вы, кажется, специалист по радиотехнике? Так вот, вы, ваша нервная система, грубо говоря, весьма сложная радиотехническая схема, в которой повреждены кое-какие проводники».