Дорога ведет назад
Шрифт:
— Пей шербет, — сказал он, вновь наполняя ее бокал.
— Нет, у меня кружится голова. Что это за шербет?
— Выпей залпом, и голова перестанет кружиться. Шербет — лучшее лекарство против головокружения.
Тарна залпом осушила бокал.
— Вы устроите меня на работу в школу?
— Мы же договорились, — успокоил ее Митал.
— Я хочу… хочу мучиться, то есть я хотела сказать — учиться дальше… — Тарна чувствовала, что у нее заплетается язык. Она засмеялась. — Как это я могла сказать «мучиться» вместо «учиться»?
В глазах
— Тарна, душа моя!
Она испуганно вскрикнула, схватила со стола вилку и сердито предупредила:
— Не подходите ко мне!
— Дикарка! — В голосе Митала были и злость и восхищение.
Когда он вновь попытался подойти к ней, она уколола его вилкой в плечо, потом схватила и бросила в него вазу. Что бы ни попадалось ей под руку, все летело в Митала. Тот громко закричал, вбежали двое слуг. Тарна оглянулась — слуги стояли у двери. Тарна выпрыгнула в окно.
— Нет! Нет! — испуганно закричал Митал.
Но было поздно. Она упала на крытый железом легкий навес, который проломился под ее тяжестью. Тарна вместе с ним свалилась на тротуар, не получив никаких увечий. Услышав грохот, люди кинулись к месту происшествия, но Тарна уже скрылась в переулке. Она бежала, не оглядываясь, по каким-то улицам и переулкам, слыша за собой голоса преследующих. Потом они стали доноситься глуше. Уже выбиваясь из сил, она столкнулась с высоким мужчиной и, схватив его за рукав, начала умолять:
— Спасите меня, спасите меня! Негодяи хотят обесчестить меня, они гонятся за мной!
Мужчина быстро втащил ее в подъезд ближайшего дома. Мимо них с криком пробежали какие-то люди и скрылись в глубине улицы.
Тарна испуганно дрожала за спиной незнакомца. Наступила тишина. Он повернулся к Тарне и положил руку ей на голову:
— Не бойся, дочка. Тебя здесь никто не тронет. Я живу в этом доме наверху. Пойдем со мной, никто тебя не обидит.
Всхлипывая и вытирая слезы, Тарна стала подниматься за ним по темной лестнице.
Гангадхар был управляющим в женском приюте, в котором содержались женщины, изгнанные или убежавшие из дома, девушки, ставшие жертвой вероломных возлюбленных, и одинокие женщины из добропорядочных семей. Были там и такие, которым надоело торговать собой и которые мечтали о семье. В приюте им пытались дать минимальное образование, учили шить — словом, приучали к честной жизни. Обычно управляющие такими приютами пользуются дурной славой, да и сами приюты не производят хорошего впечатления, но Гангадхар был совсем другим человеком. Он относился к своим обязанностям добросовестно и честно, потому что считал их не просто своим служебным долгом, но и полезным для страны делом.
Однако когда вместо того, чтобы поместить Тарну в приют, Гангадхар оставил ее у себя, его жена Майя заподозрила недоброе. Она когда-то была очень красива, но время стерло с ее лица последние следы красоты. Теперь она стала чрезмерно полной, страдала от ревматизма, голос ее от постоянного крика осип. Детей у них не было, поэтому она любила Гангадхара не только как жена, но и как мать, и как сестра. Ее любовь была столь многогранна, сколь многогранна может быть любовь женщины.
Не будь Тарна молодой и красивой, возможно, она и ей дала бы материнскую ласку и любовь, но, увидев цветущую красавицу, Майя забеспокоилась. Она чуть не каждый день ссорилась с Гангадхаром, требуя отправить Тарну в приют.
— Почему ты держишь ее в доме, почему не отошлешь в приют?
— Она же совсем ребенок, — отвечал Гангадхар.
— Не ребенок, а молодая женщина! — надрывно кричала в ответ Майя.
— Но ведь она так неопытна! — тоже выходя из себя, кричал Гангадхар. — Я лучше знаю женщин, чем ты. Я не погублю ее будущее. Сколько бы я ни оберегал ее в приюте, там есть такие женщины, которые могут сбить ее с пути. Да и вся обстановка там неподходящая для девушки. Туда приходят смотреть женщин всякие ненормальные, выжившие из ума старики, задумавшие жениться. Подумай, как это может отразиться на Тарне.
— Ты так говоришь, словно она тебе дочь.
— А кто же, если не дочь? Можем же мы ее воспитывать вместо дочери.
— Лжец! Я все понимаю! Ты хочешь избавиться от меня. Я умру, но не допущу этого!
— Ты совсем с ума сошла, Майя! Она ведь ребенок, годится мне в дочери!
— Ребенок, ребенок! Я все понимаю. Бог знает, в руках скольких мужчин она побывала, прежде чем попала сюда, а ты ее считаешь ребенком.
Гангадхар, сжав кулаки, вышел из комнаты.
Майя вымещала свою злость и на Тарне. Она никогда не разговаривала с Тарной по-человечески, не давала ей передохнуть, загружая работой, и, насколько это было возможно, не спускала с нее глаз.
Когда Гангадхар бывал дома, она следила за каждым ее жестом, каждым взглядом. Она держала Тарну впроголодь, без конца к ней придиралась и ругала ее.
Майя понимала, что это нехорошо, но ничего не могла с собой поделать; она решила, что после всех страданий, перенесенных в жизни, не даст посмеяться над своей старостью, и поэтому, как могла, наговаривала Гангадхару на Тарну.
— Пошлешь ее на базар, так бог знает сколько времени она там ходит, а после полудня часами болтает с Кусум, служанкой из соседнего дома. Иногда вдруг исчезает из дому неизвестно куда часа на два. А ты еще хочешь сделать ее своей дочкой!
Однажды вечером, когда Гангадхар вернулся домой, Майя уже с порога встретила его криком:
— Твоя любимица три часа назад ушла на базар и еще не вернулась…
— Она ведь не знает города, наверно, заблудилась.
— Нашел невинность — заблудилась! Если бы она была такая, то не проехала бы тысячи миль от своей деревни до Бомбея. Не ходит ли она потихоньку на свидания с тобой? Отвечай правду, Гангадхар!
— Что ты болтаешь! — возмутился он.
— Мужчины — все подлецы! — обезумев от злости, продолжала Майя. — Я все знаю, неверный пес!