Дорога великанов
Шрифт:
Мне не с кем было поделиться хорошими новостями, поэтому незадолго до ужина я отправился к матери. Она уже порядочно набралась и выглядела воодушевленной: это предвещало неминуемый приступ агрессии. Я сообщил, что купил мотоцикл и устроился работать продавцом.
– Не знаю, стоит ли мне радоваться тому, что однажды ты разобьешься на мотоцикле, Эл. Ты знаешь: зрение у тебя плохое, и ездишь ты слишком быстро. Не вижу, чем эта работа лучше ремонта дорог. Там хотя бы какой-то карьерный рост обещали. Все-таки крупная компания. Впрочем, не важно. У меня тоже новости: я переезжаю в Эптос [63] . Этот дом мне слишком дорого обходится, и здесь я не была счастливой. Почему ты не попытаешься поступить в университет? Ведь школьный диплом позволяет.
63
Эптос (Aptos) –
– Это что-то новенькое. Я думал, ты не хочешь, чтобы я к тебе приближался.
– Я же не про Санта-Крус говорю, а в принципе. В Калифорнии много университетов.
– В любом случае, учиться поблизости от тебя я не стану.
Она посмотрела на меня мутными глазами.
– Я не понимаю, Эл, почему ты меня совсем не любишь. Я сурово обращалась с тобой, когда ты был маленьким, но ради твоего же блага.
– Моего блага?
Мы молчали, не глядя друг на друга. Словно медведи, случайно встретившиеся посреди леса безо всякого желания выпускать друг другу кишки.
Я прервал молчание, не зная, чем закончится моя речь.
– Если бы я тебя не любил, то не стал бы врать психиатру. Я сказал ему, что в Монтане была лестница, которая вела в подвал. Хотя ты знаешь: на самом деле туда попадали через дверцу в полу под твоим любимым креслом.
– И что это меняет?
– Не знаю. Я не сказал психиатру и о том, что ты била меня ремнем, отделанным металлом, – огромным ремнем, который оставлял фиолетовые следы на коже. Я не рассказал и о том, как старшая сестра пыталась принудить меня к сексу. Мне было лет восемь. Когда я пришел к тебе за помощью, ты от меня отмахнулась. Твоя любимая дочка, как всегда, ни в чем не виновата. Я не хотел портить твою репутацию: я терпел то, что мог вытерпеть. Просто хочу, чтобы ты знала. Скажу тебе еще кое-что. Ты думаешь, я единственный мужчина, который тебя никогда не оставит? Может быть. Но не обольщайся. Я не такой, как отец и все те, кого ты выбирала ему на замену. Ты обречена на одиночество. Это твой выбор, мама. Я знаю, что ты во весь голос орешь, будто изобрела феминизм первой из женщин на планете. Я не стану его жертвой.
Мать не любила, когда над ней брали верх.
– Что ты несешь, сопляк? Думаешь, для мужчин я теперь пустое место и удовлетворюсь наличием сыночка-преступника? Ты просто больной, Эл, тебя еще не вылечили.
– Вместо того чтобы оскорблять, лучше познакомила бы меня с девчонками из университета. А то пьяные сучки вроде тебя, которых я цепляю в барах, меня уже достали.
– Ни одна девушка из университета не согласится с тобой встречаться. Ты не стоишь их ногтя. Думаешь, я стану портить свою репутацию? Эй, девочки, дайте-ка я вам представлю своего сына, который пять лет провел в психиатрической лечебнице за то, что подстрелил бабушку с дедушкой. Он подает большие надежды: может, станет губернатором Калифорнии. Помню, доктор Кэдуик меня предостерегал, когда я забеременела: «Не нервничайте, не дергайтесь, мадам Кеннер, а то будут преждевременные роды!» Если бы я увидела того доктора сейчас – я сказала бы ему, что умудрилась родить недоразвитого ребенка точно в срок. Вот что я сказала бы!
34
«У присяжных» – бар без единого окна на темной площади напротив Дворца правосудия Санта-Круса. Удивительное строение, совершенно не сочетающееся с городом, словно ребенок раскрасил его в яркие цвета. Хотя город стоит на разломе Сан-Андреас, никакие драмы ему не страшны: здесь царят легкость и беззаботность. Гигиеничное место. Иногда мне хотелось остановить группу людей на Тихоокеанском шоссе и спросить: «Страдал ли хоть кто-нибудь из вас когда-нибудь?»
С тех пор как мать переехала в Эптос, я не помню, чтобы вылезал из бара «У присяжных». Обычно я пил до закрытия. Для большинства копов из Санта-Круса бар тоже был домом родным. Некоторых устраивала близость Дворца правосудия – некоторые, наоборот, прятались в баре от жен и семейных разборок. Купив «Харли», я словно переиграл свою судьбу. Я мечтал стать копом, копом-мотоциклистом, и с каждым днем желание становилось всё сильнее. Дело не в детских мечтах – не знаю, как объяснить собственную идею-фикс, – я просто нутром ощущал необходимость стать копом. Я хотел перейти на светлую сторону и укрепиться там.
Несколько месяцев иллюзии побеждали реальность. Я знал, что рано или поздно меня разоблачат, но старался избегать лишних вопросов. Тем временем моя компания вдохновляла копов. Подростки моего возраста в те времена считали полицейских порядочными свиньями. Отрицание власти переходило всякие границы, и копы просто не представляли, как реагировать. Мое поведение им нравилось, поскольку я никогда не позволял себе крайностей, и, следовательно, считался хорошим парнем.
Мужик, знающий, что единственное место, где он может увидеть свой орган, – зеркало, ставит на себе крест и безропотно принимает судьбу. Один старый коп мексиканского происхождения, который часто засиживался в баре допоздна вместе со мной, был из числа именно таких людей. Его живот размером с пивную бочку вываливался из штанов и волочился чуть ли не по полу. Когда он писал, он не видел свое сокровище и с трудом попадал в унитаз. Иногда я думаю – кроме шуток: не потому ли у него разладились отношения с женой?
Мы с ним много болтали. Его единственный сын покинул дом, чтобы примкнуть к сообществу в Сан-Франциско, и коп выражал свое беспокойство на мой счет. Его сын всё послал к чертовой бабушке ради альтернативных хипстерских убеждений [64] и поселился в Санта-Крусе, городке между Лос-Анджелесом, где балом продолжали править деньги, и Сан-Франциско, где восторжествовал революционный дух. Я пытался успокоить беднягу. Я не очень много знал о маргиналах, но представлял себе их психологический и социологический тип.
64
Имеется в виду идеология движения хиппи.
Когда я заикнулся о своем желании служить в полиции, он честно сказал, что из-за моего роста мне ничего не светит. Он понимал, что это дискриминация, и ему было жаль: он считал, что я неплохо справился бы. Отвечая на вопросы о себе, я знал, что вру и что мне придется потом придерживаться именно этой версии. Вранье интересовало меня не больше, чем правда, но я отлично знал, что одно не должно особенно отличаться от другого. Я приехал в Калифорнию к матери, проработав несколько лет ассистентом психолога в частной психиатрической больнице в Монтане. Однако Рейган [65] так урезал бюджет в этом секторе Калифорнии, что мне пришлось переехать и продавать мотоциклы «Харли-Дэвидсон».
65
Рональд Уилсон Рейган (Ronald Wilson Reagan, 1911–2004) – губернатор штата Калифорния (1967–1975), затем президент США (1981–1989).
Копу моя история по душе. Он рассказал ее всем коллегам, в частности главе уголовного розыска Дигану, ирландцу с большой головой. Мы симпатизируем друг другу, потому что оба не можем найти мотоциклетный шлем по размеру. Диган водил старый «Харли», на котором по воскресеньям отрывался по полной программе. Этот коп меня восхищал. И мне хотелось ему понравиться. С нашей первой встречи я пытался выглядеть примерным молодым человеком, лишенным пороков и пропагандирующим ценности США. Приближаясь к Дигану, я чувствовал, что моя личность выходит на орбиту, для которой он является центром притяжения.
Диган был сдержан и спокоен, как и положено уголовному следователю. Почти каждый вечер он заглядывал в бар «У присяжных» выпить пива, прежде чем отправиться домой ужинать. Никогда не задерживался надолго, если только работа не обязывала. Со мной он вел себя доброжелательно, однако держал дистанцию: с его точки зрения, я, как любой гражданин, являлся потенциальным подозреваемым. Я заметил, что он за мной внимательно наблюдает и слушает больше, чем говорит.
В те времена я ощущал необходимость говорить и в пьяном, и в трезвом виде. За четыре года больницы я успел пообщаться лишь с двумя психиатрами и с преподавателем литературы, извращенцем. А до того я помню лишь долгие односторонние беседы с собакой, вот и всё.