Дорога во Францию
Шрифт:
– Да, если можно.
– Ну, так ты, может быть, скоро будешь на свадьбе?
– Кто же женится? Жан?
– Да.
– А на ком?.. На немке?
– Нет, Наталис, и это для нас большая радость. Мать его вышла за немца, но он женится на француженке.
– Она хороша собой?
– Как мадонна!
– Все это меня очень радует, Ирма.
– Нас тем более. А ты, Наталис, разве не думаешь жениться?
– Я?
– Ты не оставил ли там?..
– Да, Ирма…
– Кто же она?
– Моя родина. Что же еще нужно для солдата?
Глава четвертая
Бельцинген, городок, расположенный менее чем
Туда-то мы с сестрой и приехали около 10 часов утра. Через несколько минут тележка остановилась у очень чистенького, приветливого, но скромного на вид домика. Это было жилище госпожи Келлер.
Будучи здесь, можно представить себе, что находишься в Голландии. Крестьяне носят длинные синеватые куртки, пунцовые жилеты с высоким, крепким воротником, могущим служить прекрасной защитой от сабельных ударов. Женщины в своих двойных и тройных юбках и белых крылатых чепцах походили бы на монахинь, если бы не носили ярких цветных поясов и черных бархатных лифов, в которых нет ничего монашеского. Вот все, что я мог заметить дорогой.
Что же касается оказанного мне приема, его нетрудно себе представить. Не был ли я родным братом Ирмы? Я прекрасно видел, что положение ее в семье было именно таково, как она говорила. Госпожа Келлер удостоила меня ласковой улыбкой, а Жан двумя крепкими рукопожатиями. Очевидно тут большую роль играло мое французское происхождение.
– Господин Дельпьер, – сказал он мне, – я и мать моя рассчитываем, что вы проведете здесь все время вашего отпуска. Право, стоит подарить вашей сестре несколько недель, после того как вы тринадцать лет не виделись с ней.
– Не только моей сестре, но также вашей матушке и вам, господин Жан, – отвечал я. – Я не забыл все то добро, которое оказала нам ваша семья. Какое счастье для Ирмы, что вы приютили ее!
Признаюсь, я заранее придумал эту маленькую речь, не желая ударить лицом в грязь.
Но это оказалось совершенно лишним. С такими людьми достаточно высказывать то, что чувствуешь.
Глядя на госпожу Келлер, я узнавал ее девические черты, запечатлевшиеся в моей памяти. Казалось, годы не имели власти над ее красотой. В пору юности лицо ее поражало своей серьезностью, и я теперь нашел ее почти такой же, какой она была тогда. Черные волосы местами поседели, но зато глаза нисколько не утратили прежней живости, и в них еще горел огонь, несмотря на слезы, пролитые после смерти мужа. Она была очень сдержанна, умела слушать и не принадлежала к тем женщинам, которые трещат, как сороки, или жужжат, как пчелы в улье. Правду сказать, таких женщин я не жалую. В ней же чувствовалось присутствие здравого смысла и привычка делового человека думать прежде, чем говорить или действовать.
Кроме того, она, как я вскоре увидел, редко выходила из дому, не посещала соседей, избегала знакомств; ей было хорошо дома. Вот это мне и нравится в женщине, и, наоборот, тех, которые чувствуют себя хорошо только вне дома, я не слишком уважаю.
Еще одно обстоятельство очень порадовало меня, а именно: госпожа Келлер, не пренебрегая немецкими обычаями, сохранила и некоторые наши, пикардийские. Так, например, внутренность ее дома напоминала
В то время Жану было 24 года. Это был молодой человек, ростом выше среднего, волосы и усы его были каштанового цвета, а глаза такие темные, что казались почти черными. Он был немцем, но в его изящных манерах вы не увидели бы и тени тевтонской грубости и угловатости. Искренность и симпатичность его натуры привлекала к нему всех. Он очень походил на мать. Как и она, серьезный по природе, он очаровывал любезностью и услужливостью. Я полюбил его с первого взгляда и подумал: если ему когда-нибудь понадобится преданный человек, то Наталис Дельпьер будет к его услугам!
Прибавлю, что Жан владел нашим языком, как будто был воспитан на моей родине. Говорил ли он по-немецки? Очевидно, да, и очень хорошо, хотя, откровенно говоря, ему вполне можно было задать этот вопрос, подобно тому как его задали какой-то прусской королеве, обыкновенно говорившей только по-французски. Вдобавок он особенно интересовался всем, что касалось Франции, любил наших соотечественников, разыскивал их, помогал им; собирал приходившие из Франции новости, служившие ему любимой темой разговора. К тому же он принадлежал к классу дельцов, коммерсантов, и ему как таковому претила спесь чиновников и военных, претящая всем молодым людям, которые, посвятив себя коммерческому делу, не имеют непосредственной связи с правительством.
Какая жалость, что Жан Келлер был только наполовину француз! Что вы хотите, я говорю что думаю, не мудрствуя лукаво, и если не особенно восторгаюсь немцами, так это потому, что близко видел их во время моих стоянок на границе. В высших классах, даже когда они вежливы, как нужно быть со всеми, у немцев всегда проглядывает их надменная натура. Я не отрицаю их достоинств, но и у французов их найдется не меньше! Во всяком случае, это путешествие мое в Германию не заставит меня переменить мнение о немцах.
Со смертью отца Жан, тогда еще студент Геттингенского университета, должен был вернуться домой и приняться за дела. В нем госпожа Келлер нашла умного, деятельного и трудолюбивого помощника; но этим не ограничивались его способности. Он был очень образован, – говорю со слов сестры, так как сам не мог тогда судить об этом, – любил книги, музыку, обладал приятным голосом, не таким сильным, как мой, но более мягким и симпатичным. Впрочем, каждому свое. Когда я командовал моим людям «Вперед!.. Прибавь шагу! Стой», никто не жаловался на мой слишком сильный голос, особенно при команде: «стой». Но вернемся к господину Жану. Если бы я слушался только одного своего желания, то не переставал бы восхвалять его, но пусть лучше судят о нем по его поступкам. Надо помнить одно: после смерти отца вся тяжесть ведения дел пала на него, причем ему пришлось усиленно работать, так как дела были довольно запутаны. У Жана была одна цель: выяснить положение дела и закончить его. К несчастью, тяжбе, которую он вел с правительством, не предвиделось конца. Важно было постоянно следить за ходом процесса и, чтобы что-нибудь не упустить, приходилось часто ездить в Берлин. Ведь от исхода этого дела зависела будущность семьи Келлер, права которой, в конце концов, были так ясны, что проиграть процесс не представлялось возможным, как бы недоброжелательны ни были судьи.