Дорога. Записки из молескина
Шрифт:
Но, как пишут обычно, это уже другая история…
Дорожные рассказы
А ну-ка мне!
Мама с папой уехали в Ленинград в свадебное путешествие, когда-то давно отложенное на потом. Они долго не могли в это свадебное путешествие поехать. Сначала учились. Потом папа сдавал государственный экзамен по коню и брусьям. Да, я забыла сказать: папа мой – гимнаст. Мама должна была сдавать теорграмматику, а тут и я – здрасте вам, явилась не запылилась, ребенок по кличке Мыша. Мыша – потому что маленькое, писклявое и девочка. А дальше пошло-поехало. Мы с мамой сдаем экзамен по научному коммунизму. Мама – в аудитории, я в коляске в университетском
– А как же свадебное путешествие? – интересуется мама.
– А как же спартакиада? А как же народы СССР? Без меня? Я ведь один из нас, из народов СССР, – резонно парирует папа. И едет.
И правильно. Привез кучу всего: связку целую звонких медалей, стопку дипломов, книжку для меня, чтоб ее раскрашивать, туфельки для мамы и руку в гипсе. Свою. Съездил, порадовал народы СССР своим участием.
Словом, они все откладывали и откладывали это свое свадебное путешествие. А тут мудрая наша бабушка как топнет ногой: «А ну-ка мне, дети!!! Немедленно поезжайте в свадебное путешествие! Немедленно!»
И мама с папой поехали. Такие привлекательные оба там гуляли. Мама – в роскошной белой юбке колоколом в крупных цветах, в черной бархатной кофточке, а папа в белом чесучовом костюме «Дружба» из братского Китая и в белых башмаках, кучерявый и гордый, что он в Ленинграде с такой красавицей. Тем более это у них был в том году последний шанс. Потому что должна была появиться на свет моя сестра Танька, которую я выпросила себе на день рождения. Мама так и сказала, что если я буду хорошая, то у меня будет сестра или брат. Я сказала: «Зачем мне брат? Я буду очень и очень стараться, пусть лучше будет сестра Таня». И стала ныть и ныть, чтоб была сестра Таня.
– А ну-ка мне, Мыша! Кто будет, тот будет, – сказала мудрая наша бабушка.
Я страшно волновалась, а вдруг, когда мама и папа будут в Ленинграде, в это время сестра Танька появится, и что мы с бабушкой с ней делать будем без мамы?..
И вот родители уехали, а я уселась на пол поудобней и стала реветь. А что еще было делать? Если отсутствие папы я еще могла терпеть, сцепив свои молочные зубы, то маму я должна была всегда держать за руку или хотя бы за полу халата. А когда меня водили в детский садик несколько дней – скажу сразу, ничего у них с этим не получилось, потом ко мне пригласили няню, – то я с собой тайком прихватывала мамину юбку, чтобы за нее держаться. И в саду я надрывалась страшно, но с маминой юбкой не расставалась.
Короче, я стала причитать что-то вроде: «Да на кого ж вы меня, бедную Мышу, оставили одну всего лишь только с бабушка-а-а-а-й!»
– А ну-ка мне, Мыша! – топнула ногой мудрая наша бабушка, сняла со стены портрет Хемингуэя и повесила на освободившийся гвоздь мамин ситцевый халат. Я перестала всхлипывать, кинулась к нему и все десять дней, пока мамы и папы не было дома, простояла рядом с этим халатом, прижималась к нему и шептала: «Мама… Мама…»
Бабушка качала головой, вздыхала, но ногой не топала и «А ну-ка!» не говорила.
Прошло много лет. Очень много лет прошло. Ну просто века прошли-пролетели! Мне предложили поучиться и поработать в Великобритании. Я долго колебалась. Пока моя постаревшая мудрая бабушка, как всегда, не топнула ногой:
– А ну-ка мне! Немедленно собирайся в Англию! Немедленно!
И что? Я засобиралась, конечно.
Забежала к родителям попрощаться и забыла там свою спортивную куртку с австралийским флажком на груди… А потом уехала. Далеко. И надолго. А курточка моя осталась висеть на спинке стула…
Мама с папой подходили к ней, гладили и шептали:
– Мыша… Мыша…
Бабушка качала головой, вздыхала, но ногой не топала и «А ну-ка!» не говорила.
Бабушка тоже гладила мою куртку и шептала:
– Мыша… Мыша…
Свадебный круиз, или Шашлык с выносом
Как-то после нашей свадьбы мы с мужем заспорили, где лучше медовый месяц провести. Я тянула его в горы, чтобы в связке одной понять, кто такой. Но он был иного мнения: «Подумаешь,
Говорила мне мама: думай, думай! Не послушала. Поехали. Верней, пошли. В круиз, на «Армении». Слышали? На «Армении» в Грузию! Только это должно было нас насторожить! Нет. Куда…
Говорила мне мама…
Действительно – белый теплоход, море, палуба, – все как договаривались. И муж: сейчас-сейчас, скоро-скоро, вот-вот будет Сухуми! Бу-удет… Вот и уже!
В Сухуми в первую очередь вели куда? Правильно: в обезьяний питомник. Там мой муж – экономист по образованию, поэт, романтик, дуэлянт – схлестнулся с шимпанзе. С шимпанзе по имени – ах! восторг! – Образина. Спрашивается, что мой муж не поделил с шимпанзе? А белый кабачок! Он взял у служительницы кабачок и протянул его через прутья клетки Образине. Шимпанзе тут же руку навстречу – мол, дай, дай быстрей, есть хочу. Муж мой любопытный цап шимпанзе за эту самую руку – и держит. Образина находчивый, недолго думая, изобразил морду глубокомысленную, охнул испуганно и уставился куда-то за спину моего мужа: ой, а что там?! Муж оглянулся, потеряв бдительность. Образина выпростал вторую руку из клетки и как саданет по уху моему экономисту! У того просто искры из глаз… А шимпанзе еще успел свой кабачок урвать. И ну хохотать из клетки! И другие шимпанзе хохочут, умирают. И я тоже… немного смеялась. Тогда муж на меня обиделся. А потом я на него обиделась, что он на меня обиделся. Так мы вернулись на теплоход. И я все время ворчала, что вот, говорила мне мама…
Поужинав, муж помягчел и сказал, что Сухуми – это еще не то, вот ты Батуми не видела, о!!! Вот увидишь Батуми! Тогда все!
Теплоход в Батуми пришел рано-рано, я еще спала. Муж выскочил на берег. Прибегает – глаза шалые, кричит восторженно: «Батуми! Батуми! Яркий! Шумный! Солнечный! Машины едут, нигде пешеходам дороги не уступают!» – упоенно так орет. Ну хорошо. Натянула я сарафанчик коротенький, шляпочку маленькую от солнца, – пошли твою легенду смотреть! А там действительно около порта такая дорога! Машины – вжик-вжик, вжик-вжик… Туда-сюда с бешеной скоростью. Муж говорит: нет смысла переход искать, машины все равно не остановятся, надо между ними лавировать, лавировать и вылавировать – рисковать, словом, – зато потом, когда мы выживем, будет что вспомнить. Но я человек законопослушный: говорила мне мама, что дорогу надо переходить только на переходе и на зеленый свет! Остановилась рядом со светофором, муж – чуть в отдалении, смотрит, как у меня это получится. А я стала ждать, когда светофор, сдохший еще во времена Мцыри, вдруг, на счастье мое, зеленым засветится. Оказалось – и не надо. Все машины остановились, водители из окошек по пояс высунулись, блестят зубами разного металла, руками машут, кричат восхищенно, головами качают – переходи, дорогая, переходи. Я и пошла опасливо, засеменила быстро. Почти побежала. Машины сигналят, водители разочарованно языками цокают… А один водитель даже из машины выскочил, подбежал ко мне, кричит обиженно: давай теперь обратно переходи! Только мэд-лэн-но!!!
Ну тут уже мой муж, экономист по образованию, поэт, романтик, дуэлянт, не выдержал и ко мне через дорогу побежал…
– Вах!..
Ой, говорила мне мама: одевайся скромно!
И пошли мы гулять дальше, правда, муж мой как-то приуныл и уже не радовался так беспечно, а меня за руку держал и ворчал, что платьице надо было надеть подлиннее и с рукавами, и не шляпку, а платок… И мы стали ссориться, и я, как всегда, процитировала свою маму. Муж, про мою маму вспомнив, на всякий случай сдержался и спросил, что мне купить на вещевом рынке. Я ответила, что, конечно, паранджу! Но лучше не надо!.. Потому что я в моем сарафанчике и моей шляпочке и в юности моей двадцатилетней дорогу назад к порту все-таки перейду. А он на этот раз – вряд ли. А значит, и на теплоход опоздает и останется в своем легендарном Батуми навсегда!