Дорога
Шрифт:
– Плохо, – Головин повернулся к Варфоломееву. – Это я вам говорю, товарищ капитан. Вы должны знать всех сотрудников милиции, которые проживают на вашем участке. Когда вы вели старшего лейтенанта в эту квартиру, вы должны были знать, что здесь проживает офицер милиции. А вы этого не знали. Плохо.
– Прошу прощения, – удрученно пробормотал Варфоломеев, и Родиславу стало так жалко бедного служаку, что он на секунду даже забыл о подступающей тошноте.
– Надеюсь, исправитесь. Старший лейтенант, вы можете спокойно все нам рассказывать. В нашей семье все очень хорошо понимают, что такое
И снова Родислав удивился цепкости внимания своего тестя. Мало того, что он из комнаты услышал, как Гринев, представляясь, назвал свое звание – старший лейтенант, так Николай Дмитриевич еще и запомнил слова Любы и очень ловко воспользовался услышанным, чтобы создать впечатление, что он полностью в курсе и знает, о чем спрашивает.
– Геннадий Ревенко сегодня ночью дежурил, – сообщил Гринев. – Он пришел домой в десять утра и застал жену убитой. Сразу же вызвал нас.
– Но вы проверяли, он никуда не отлучался с дежурства? – спросил Головин.
– Сейчас как раз идет проверка. Ничего более точного сказать пока не могу, – доложил оперативник.
– А вы, стало быть, вместе с участковым осуществляете поквартирный обход?
– Так точно!
– Ну что ж, желаю вам удачи. Здесь, как видите, живут молодые люди и дети, они спят крепко, а если просыпаются, то не имеют привычки выглядывать в окно. Вы лучше поспрашивайте стариков, они частенько мучаются бессонницей, да и в окошки смотреть любят. Да, и мамаш с новорожденными детками не забудьте, эта публика тоже плохо спит по ночам.
При этих словах Родиславу стало совсем невмоготу. Такое ощущение, что тесть все про него знает и каждое сказанное слово предназначено лично ему, неверному мужу его дочери.
– А… – произнес он и запнулся.
– Слушаю вас, товарищ майор, – повернулся к нему оперативник.
– Я хотел спросить: как ее убили? Чем?
– Кухонным ножом зарезали. Восемь ножевых ударов, из них шесть – в жизненно важные органы.
Родислав почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Всего несколько часов назад он лицом к лицу столкнулся со страшным и безжалостным убийцей, маньяком, зарезавшим кухонным ножом молодую женщину, свою любовницу. Или свою жену? Ведь Родислав совершенно не представляет себе, как выглядит этот Геннадий Ревенко. Кого он видел ночью на лестнице? Мужа? Или любовника? Но в любом случае он видел того, кто совершил это ужасное преступление. Родислав вспомнил, что, когда тот мужчина пробегал мимо него, локоть незнакомца слегка коснулся его плеча, и вздрогнул: в этой руке за несколько секунд до встречи был окровавленный нож, который вонзался в теплое беззащитное тело.
Он больше не мог бороться с тошнотой и выскочил из комнаты.
– Родинька! – донесся ему вслед голос матери. – Что с тобой?
Закрывая за собой дверь ванной, Родислав услышал голос жены, произносящий что-то мирное и успокаивающее. Как хорошо, что у него есть Люба, которая все понимает и всегда защищает его.
Когда он снова вернулся в комнату, участкового Варфоломеева и оперативника Гринева уже не было, а Николай Дмитриевич со знанием дела рассказывал Кларе Степановне основы криминалистики, касающиеся раскрытия и расследования
– В первую очередь всегда проверяют членов семьи, – вещал Головин, – практика показывает, что чаще всего убийства по месту жительства совершают люди из ближнего круга. Так что они сейчас проверят этого Геннадия, а уж если у него твердое алиби, тогда начнут прорабатывать другие версии.
Родислав не мог этого слышать и вышел на кухню, где Люба вместе с Николашей и Лелей лепила пирожки. Ему хотелось поговорить с женой, но это было невозможно: совместно изготовленные пироги давно стали неизменным ритуалом любого праздника, и если Николаша, конечно, с радостью отправился бы к себе в комнату слушать новые диски, то Леля ни за что не позволит лишить себя этого удовольствия.
– Я посижу тут с вами, ладно? – сказал он как можно беззаботнее.
– Конечно, Родинька, – кивнула Люба. – Ох, я, кажется, забыла купить сметану.
Она открыла холодильник и заглянула внутрь. Родислав точно помнил, что накануне вечером, когда он помогал Любе разгружать набитые продуктами сумки, сметана была, но промолчал.
– Точно, – огорченно сказала она, – забыла. Коля, сбегаешь?
– Не вопрос, – тут же откликнулся сын. – А на пепси дашь?
– Ну что с тобой сделаешь! – рассмеялась Люба. – Сегодня ты именинник, сегодня тебе все можно.
Она достала из кошелька две рублевые бумажки и протянула Николаше.
– Возьми две пачки сметаны и три бутылки пепси, как раз хватит. Да, и Лелю возьми с собой.
– Я не хочу! – заупрямилась девочка. – Я с тобой хочу и с папой.
– Ну правда, мам, зачем мне Лелька? – заныл Коля. – Что я, две пачки и три бутылки сам не куплю?
– Коля, возьми, пожалуйста, Лелю, – терпеливо повторила Люба. – Она сегодня и так без прогулки останется, пусть хоть чуть-чуть пройдется. На, возьми еще полтинник, купите себе по мороженому.
– Тогда ладно, – повеселела Леля. – Пошли, Николаша.
Коля угрюмо поплелся к двери. Родислав понял, что парень хотел использовать полчаса свободы для встречи с приятелями, а присутствие сестры эти планы нарушает. Ничего, потом с друзьями пообщается.
Дети ушли, Николай Дмитриевич продолжал проводить ликбез с Кларой Степановной.
– Разве у нас нет сметаны? – спросил Родислав. – Кажется, вчера ты покупала. Куда же она делась?
Люба молча открыла холодильник и достала сине-бело-желтую упаковку.
– Ты специально отправила детей? – догадался он.
– Да. Я же видела, что ты хочешь поговорить. Давай поговорим, пока папа и Клара Степановна увлечены беседой.
– Люба, ведь я видел его, – сдавленным шепотом сказал Родислав.
– Я понимаю. Но что же делать. Родинька? Мы же не могли при папе, при твоей маме и при детях признаваться в том, что ты не ночевал дома, правда? Если бы мы заранее знали, что так все обернется, мы придумали бы какую-то причину, по которой тебе нужно было выйти из дома. Например, у меня разболелся зуб, и ты ездил в дежурную аптеку за анальгином, а на обратном пути встретил убийцу. Но мы заранее не договорились, ты сразу сказал, что ничего не видел и спал дома, и у нас просто не было другого выхода.