Дорогая Эмили
Шрифт:
Я пишу на своей подстилке-салфетке, и мой карандаш разрывает бумагу. Единственными словами, которые я написал до сих пор, было: Табита
Сет — возможно, отец?
Я бесполезна.
— Хорошо.
Анна продолжает:
— У Табиты разнообразные корни. Этот ребенок будет иметь ирландские, итальянские, немецкие, английские корни. В семье Табиты есть рак и депрессия со стороны семьи матери и болезни сердца со стороны отца. Она также в настоящее время проходят лечение депрессии и принимает антидепрессанты во время беременности. Не употребляет никаких
Я смотрю на салфетку для столовых приборов и вижу, что нацарапала:
Ирландские!
Депрессия.
Я точно бесполезна. Уверена, что позже это не будет иметь никакого смысла для нас.
— Так, действительно ли вам обоим все еще удобно? Кажется, что на самом деле нет никаких препятствий, и это соответствует вашей анкете.
Я не могу говорить, потому что сейчас просто рисую сердца по всей салфетке. Кайл начинает говорить:
— Ничего себе, многое нужно переварить. Она выбрала нас? Вы уверены? Вау.
Я слышу, как голос Кайла дает трещину, и знаю, что он готов заплакать. Или, по крайней мере, именно так это звучит. Я начинаю рыдать и прыгать.
— Это звучит идеально, Анна, просто идеально.
Разговор продолжается обсуждением финансовых деталей в соответствии с соглашением, визитов к врачам и конференц-звонков. Я до сих пор строчу бред на салфетке, когда Анна говорит:
— Хорошо, завтра утром вы получите пакет документов, которые нужно будет подписать. Заверьте все нотариально и верните к нам в течение сорока восьми часов. Табита и Сет хотели бы сделать конференц-звонок в следующем месяце, и они хотели бы, чтобы Карли была на следующем УЗИ Табиты.
— Да, — мы с Кайлом говорим одновременно. Я начинаю смеяться. — Да. Да, это прекрасно. — Затем я начинаю плакать. От счастья. Я люблю плакать от счастья.
Кайл встревает в разговор:
— Все в порядке Кар. Успокойся. Дыши. Анна, все в порядке.
Мне удается попрощаться с Анной и повесить трубку. Телефон немедленно начинает звонить и вибрировать, почти падая на пол. Это Кайл.
— Привет, — говорю я и улыбаюсь через слезы, текущие по моему лицу. Затем говорю. — О, мой Бог, дорогой, это случилось!
Кайл глубоко вздыхает и говорит:
— Я нахожусь на пути домой. Когда ты сможешь быть там?
Я понимаю, что в моем списке все еще остались незавершенные дела. Боже мой! Нет никого способа, который помог бы мне сконцентрироваться на чем-либо.
— Я уезжаю сейчас! — выкидываю свой сэндвич в мусорное ведро, и туда же скомканную мной салфетку и засовываю уже сломанный карандаш в свою сумочку.
— Эй, Кар?
— Да, — отвечаю я.
— Я люблю тебя, — говорит он нежно.
Слезы счастья возвращаются.
— Я тоже тебя люблю.
Улыбаюсь и прижимаюсь к Кайлу. Тот день был прекрасен, и чувства снова обрушиваются на меня. Слезы наворачиваются на глаза, и я кладу голову на грудь Кайла.
Я засыпаю, слушая тихие удары сильного сердца Кайла.
Глава 2
Карли
Нью-Брансуик,
Прошлое
17 лет
БУХ БУХ
БУХ БУХ БУХ БУХ
Что такое, черт возьми? В моей комнате темно. Который час? БУХ БУХ БУХ
Твою ж мать!
— Ну же, Кар. Открывай! Мы знаем, что ты там! — хором канючат Бэкка и Кэлли.
— Блин! Подождите! — кричу я, лежа в кровати. Затем включаю лампу, потягиваюсь и, наконец, сажусь. На часах девять. Вечера. Ничего себе! Я проспала три часа. Чувствую себя дерьмово.
Я до сих пор в одежде, в которой была на занятиях пятью часами ранее. На мне удобные джинсы, обтягивающая футболка Henley с длинными рукавами и сандалии. Я буду носить сандалии до первого снегопада. На самом деле неважно, насколько холодная или твердая земля. Сандалии рулят.
Я спотыкаюсь по пути к двери, открываю ее и отворачиваюсь, в то время как они вваливаются в комнату. Они не одни. Мэнни тоже с ними. Он очень привлекательный, гордый и не скрывает своей ориентации. Прекрасный образец гея-красавчика ростом метр девяносто и весом девяносто пять килограмм. Он восхитителен и знает об этом. У него этого не отнять. И это то, что мне в нем нравится.
В первый раз, когда все мы встретили Мэнни, он пел Лайонела Ричи в душевой кабинке рядом с нами. В женской душевой.
На женском этаже.
Он вышел из кабинки в одном полотенце, висящем низко на его бедрах. У всех сразу отвисла челюсть, мы пялились на его идеальный пресс, когда он сказал:
— Дамы, приятно познакомиться. Четвертый душ теперь мой. Слишком много волос и вони внизу на девятом этаже. Приятно познакомиться, цыпочки.
Он улыбнулся своей ослепляющей безупречной улыбкой и подмигнул нам.
С этого момента он стал частью нашего окружения.
Мэнни проносится мимо меня, швыряет большой коричневый бумажный пакет на мой письменный стол и плюхается на кровать Джинджер.
— Бог мой, какой же затхлый запах у этой кровати! — заявляет он и делает вид, что его тошнит.
Следом входит Бэкка. Она шикарная, вылитая модель. Мы с ней почти одного роста, а во мне, между прочим, один метр и семьдесят пять сантиметров. Но внешность у нее экзотическая: смуглая кожа, длинные темные волосы с черным отливом и глаза цвета черного оникса. Она первая, кого я встретила во время ориентационной недели первокурсников, и мы сразу же поладили. Подолгу болтая и будучи при этом в стельку пьяными, мы обнаружили, что видим один и тот же сон, когда болеем, и нас лихорадит. Да-да, лихорадочные сны существуют. Поверьте мне, это тот еще бред и вынос мозга. А нам обеим снится один и тот же сон. Так что нам просто суждено быть лучшими подругами до конца дней. Так сказать, мы сестры по лихорадке.