Дорогая Мирей Матье !
Шрифт:
– Я уж вижу. Хорошо сидите.- Володя закурил кубинскую сигарету и показал головой на молодого человека.- Это, кстати, князь Т-кой, из Парижа. Знакомьтесь. Историк, литературовед, издатель...
– О-о-о!
– сказал Толик.- Ни хрена себе! Прямо из Парижа?
– Не совьесем издатель,- тонко улыбнулся паренек,- но близко.
Выяснилось, что отпрыск княжеского рода Т-ких прибыл в Зеленогорск не прямо из Парижа, а криво - зигзагом: две недели в Москве, две недели в Ленинграде, и третий день в пансионате Морской прибой, куда его привез Володя, чтобы
Интересно, как они отсюда выйдут, думал я, наблюдая, как Володя неспеша разгружает свой могучий портфель.
У Володи был пристальный взгляд, тяжелый подбородок и заношенный пиджак, который он безбоязненно повесил на заборную рейку. Он служил доцентом и каким-то краем курировал иностранных студентов и аспирантов.
– Убери, убери,- засуетился Толик, когда доцент выставил последнюю бутылку.- А то придет кто-нибудь, потом не выгонишь. В запас, в запас! пояснил он Андрею, чтобы тот понял, что он не жадный, а просто расчетливый и знает жизнь.
Толик надел джинсы, тельняшку, чистую стройотрядовскую куртку и покрыл плешь козырькастой шапочкой с надписью Ноndа. Он сразу помолодел и стал походить на философа-демократа.
– Я тут цирлихов-манирлихов разводить не стану,- предупредил Толик.- У меня все по простому. А ля рюсс, так сказать.
Он вывалил в медный таз банку варенья, воткнул в липкую гору деревянную ложку, разложил на блюде ветчину, посыпал ее лепестками шиповника, принес эмалированные кружки для пепси, две вилки, рулон туалетной бумаги и трех мраморных слоников, один из которых тут же подарил князю.
– На память! На память!
– давил Толик.- У Мотальского так принято. Ну, за Россию-матушку?
Мы встали, содвинули кружки, и Володя сказал Виват!
Князь вежливо улыбался. Ему было лет двадцать пять, и языком своих предков он владел достаточно свободно: Мой дьедушка имьел намьерение женьится, но случьился перьеворот, и он уехал в Париж. Спасьибо, спасьибо, мнье чуть-чуть...
– Э-э, нет, в России положено пить до дна!
– - Толик стал подгнусавливать и произносить слова на французский манер, с ударением на последний слог.- Андррэ, твои папа и мама чем занимаются? Они есть живы? Иногда он вставлял в разговор несколько фраз по-французски, и князь одобрительно кивал: Да, так правильно. Толик гордо улыбался и тянулся к бутылке.- Ну, мать честная, за Россию!
Володя, степенно покуривая ядреный партагас, пытался рассказать компании, как он дважды пожимал руку Фиделю Кастро, но Толик перебивал его.
– На хрен нам твоя прокоммунистическая Куба - пьем за свободную Россию!
– Я нье могу столько пить,- умоляюще пожимал плечами Андрей. Его острый носик теплился румянцем.- Я буду сильно пияным...
– А-а-а!
– Толик уличающе поднимал палец.- Хочешь приехать на родину и не напиться? Не получится! Родина так долго тебя ждала, а ты не хочешь ее уважить!
На наши подмигивания и откровенные призывы оставить Андрея в покое и нажимать на ветчину, Толик строптиво дергал плечом: Идите в баню, черти! Не мешайте говорить двум европейцам. Хулиганы! Вот какие у меня друзья хулиганы.
– Князь, ты посмотри, какие березы!
– наседал Толик.- Это же русские березы! А, князь? В тебе ничего не шевелится?
Князь серьезно смотрел на березы за забором, соглашался, что березы хороши, а Толик неожиданно хлопал по спине доцента:
– Вот видишь, дура, какие у Мотальского березы? А ты все по Кубам разъезжаешь...
– Ну ты и забияка стал,-откашливался доцент,- Прямо...
– А почему я забияка? Потому, что вы все хулиганы и черти. Всех уволю!
Обещание Толика всех уволить означало только одно: он близок к состоянию, чтобы обходиться без собеседников. Собеседник обнаруживался в нем самом, и Толик вел с ним загадочные диспуты; потом они тихо засыпали. Я уже предвкушал, как мы спокойно посидим без Толика, но наш агрессор неожиданно обрел второе дыхание. Он принес берестяную кружку с олимпийскими кольцами и выцарапал на ней дарственную, как я понял, надпись.
– Да плюнь ты на эту Францию!
– Держа кружку в руках, он принялся склонять Андрея к возврату на историческую родину.
– Что там в ней может быть хорошего? Даже смешно. Я же вижу, ты тоскуешь по России. Оставайся у меня! Я тебе комнату дам, пропишу. Видишь, какая кружка? Настоящая береста! Оставайся, я тебе ее подарю. Ты не женат? Ну вот! Я тоже. Найдем тебе невесту. У нас тут знаешь, какие красавицы ходят? Что ты!.. А посмотри, какая у нас природа - сказка!
Андрей улыбался и говорил, что остаться он никак не может - у него другие планы на ближайшие пять лет. Большое спасибо.
Володя хихикал с поднесенной ко рту чашкой и стерег глазами размахая Толика, чтобы выпить в безопасности. Получалась какая-то ерунда. Предложить компании покинуть Толика - меня не поймут. Уложить его силком спать - не получится. Делать внушения - бесполезно. Я успокаивал себя мыслью, что все действительное - суще, а все сущее - действительно. Одним словом, не комплексовать. Все, что не делается - к лучшему.
Когда я вернулся из зеленой будочки, Толик наподнял берестяную кружку коньяком и понуждал князя выпить.
– А вот мы сейчас проверим, русский ты человек или не русский. Если русский, то обязан выпить за Россию. У нас так принято! И до дна!
– Он наполовину русский,- вяло заступался за князя доцент, пожевывая ветчину.- Отстань от человека.
– Пусть пьет половину. Тогда я подарю ему кружку!
Андрей помаргивал за стеклами очков крупными ресницами и пытался улыбаться: я, дескать, понимаю, что человек перебрал и не сержусь.
Разрядил обстановку Володя. Он единым махом выпил тестовый коньяк и швырнул кружку за забор. Было слышно, как она поскакала к ручью.