Дороги, которые нас выбирают
Шрифт:
— Сегодня еще не бунтовщик. Но завтра буду им! А сейчас проваливайте, пока я не сжег вас огнем двигателей звездолета.
Конрад поспешно отошел от разъяренного механика. Внутренний Голос приказал: «Этот урод способен на все, а твоя жизнь нужна государству!» Конрад вскочил в стреломобиль. Командующий армией и министр экономики шли за Повелителем, как побитые собаки. Бартоломей Хапи прокричал им вслед несколько прощальных проклятий. В воздухе Внутренний Голос обрел временно утраченную смелость и сменил страх на гнев. «Грош тебе цена, если простишь оскорбление», — прорычал он. Конрад обратился к своим помощникам:
— Мне кажется, этот мерзкий тип, механик Бартоломей Хапи государственный изменник. Как по-вашему?
— Очень опасный изменник, — мрачно
А министр экономики добавил:
— Ходят слухи, что этот негодяй со своими сообщниками вынашивает планы бегства на восстановленном звездолете на Землю.
— Значит так, майор, — сказал Конрад. — Завтра он намерен поднять бунт, вы сами слышали это. Повелеваю сегодня ночью выслать в Альдонсу вооруженный отряд и импульсировать Бартоломея Хапи и всех, кто встанет на его защиту.
— Через час отряд вылетит. И никакое чудо не спасет мятежного механика. Утром я доложу вам о его заслуженной казни.
Утром Конраду явились оба его помощника. По их взволнованным лицам Конрад понял, что надо ждать нехороших вестей. Чудо все-таки произошло. Механик Бартоломей Хапи не только взбунтовался сам, но и подговорил на бунт солдат, что пришли его импульсировать. Мятежный отряд движется на столицу. Надо противопоставить бунтовщикам верное войско.
— Какие есть возможности, майор? — спросил Конрад.
— Одна, но хорошая. У восставших нет вождя. Бартоломей Хапи может ремонтировать звездолеты, но не способен командовать армией. А у верных вам солдат, Повелитель, имеюсь я. Я поведу армию на подавление мятежа и ровно через час восстановлю государственное спокойствие.
Майор Франциск Охлопян удалился, а Конрад продолжал обсуждать с министром экономики, как завершить взимание шестидесятки. Прошел час, но майор не воротился. Второй час тоже прошел без вестей от него. Внутренний Голос приказал Конраду встревожиться. Конрад, встревожась, велел летающему монаху разведать, что с командующим армией. Антон Пустероде ушел, но вскоре, воротясь, еще с порога закричал:
— Измена! Майор возглавил мятежников. Армия взбунтовалась. Только охрана вашей резиденции еще верна.
Внутренний Голос так растерялся, что не проронил ни слова. Летающий монах продолжал:
— Я сам возглавлю верных вам солдат, Повелитель. Я полечу во главе их навстречу мятежникам. Я заклеймлю измену гневным словом, испепелю мятеж огненным проклятием. Даю вам торжественное обещание: через час армия снова склонится перед вашим величием.
Министр экономики, летающий монах, будущий летающий ангел Антон Пустероде убежал, а Внутренний Голос, обретший дар слова, закричал: «Беги, не то погибнешь! В глухой заначке тот стреломобиль, на котором ты прилетел с несчастным Микаэлом Убуби. Спасайся, пока машину не захватили мятежники!»
— За мной! — велел Конрад молодому охраннику и побежал на улицу.
Стреломобиль стоял в том же укрытии у продовольственного склада, где Конрад с Убуби схоронили его. Чтобы добраться до продовольственного склада, нужно было пробежать половину города. К счастью, улицы были пусты, никто не задержал Конрада с его охранником. На каком-то повороте охранник отстал. «Сбежал, предатель!»- мрачно констатировал Внутренний Голос. Конрад один прокрался к стреломобилю. Влезая на сиденье, Конрад услышал глас с небес. Над продовольственным складом пронесся летающий монах, натужно ревя: «Солдаты, все на штурм ратуши! Смерть кровопийце Повелителю!» Голос его затих вдали — Антон Пустероде не углядел с высоты, куда укрылся Повелитель. Конрад быстро вывел стреломобиль на улицу и взмыл. Управление машины было простым, но Конрад не сумел проворно сложить крылья и пролетел над городом не стрелой, а стрекозой. Воздушная охрана города засекла его побег, за стреломобилем ринулась погоня. Крылья наконец втянулись в машину, но погоня вошла в стреловидность раньше и поэтому догоняла. За Конрадом гнались три машины. Он различил в передней Франциска Охлопяна с импульсатором на коленях и Антона Пустероде с импульсатором в руках. Конрад резко вывернул
Он упал лицом в колючий кустарник — и очнулся.
ЛЕВАЯ ДОРОГА
Конрад сидел на камне у развилки дорог. Тусклая красноватая Москита выплывала из-за горизонта. Мир был уныл и невыразителен. От долгого сидения на холоде тело свело. Конрад встал и потянулся.
— Я, кажется, крепко уснул, и мне приснился отвратительный сон, сказал он себе. — Вроде бы я пошел по правой дороге, и там со мной произошло что-то скверное.
Что сон был плох, Конрад понимал отчетливо, но что в нем плохого, не вспоминалось. Это и раньше случалось: в сонном мозгу разворачивались удивительные видения, а потом оставалось лишь смутное ощущение необычайности — и ни единой ясной картины. Впрочем, сегодня хороших снов можно было не ожидать. Безобразная ссора с отцом не стимулировала радужных видений. Зато физически Конрад ощущал себя как бы подкрепившимся. Домашняя ссора порядком взвинтила нервы, сон дал им отдых.
— Так по какой дороге все же идти? — спросил себя Конрад, и тут заговорил Внутренний Голос:
— Милок! — сказал Внутренний Голос очень недовольно. — Твой сон вещий, хоть ты и не запомнил отчетливо, что снилось. Опасайся, дорогой, правых дорог, они неправильны. Шагай подальше от них. Послушай — и не раскаешься.
Конрад зашагал по левой дороге.
Поначалу левая дорога мало отличалась от главного шоссе — такая же широкая, прямая, утрамбованная красной щебенкой. А дальше она сузилась, покривилась, ушла вбок и запетляла меж холмов, проросших колючим серо-зеленым кустарником. Конрад взобрался на небольшую высотку и огляделся. Вокруг лежал неприветливый, однообразный мир: скудная растительность на каменистом грунте, тусклое и пустынное — ни единой тучки — небо и торопливо скользящее по нему холодное светило, лишь слегка освещающее, но не животворящее. И чем дальше уходила левая дорога, тем скудней становился пейзаж, от него начинало сводить скулы и ныли зубы. Впереди не виделось ни хорошего, ни плохого.
— Занес меня черт на эту дурацкую левую дорогу, — с укором сказал Конрад своему настойчивому Внутреннему Голосу.
Внутренний Голос проворчал хмурым голосом без твердой уверенности: «Иди, иди! Шагай, раз начал шагать!»
Конрад выругался, но послушался Внутреннего Голоса. На каком-то обходе одного из бесчисленных холмов щебенка кончилась, дальше шел путь непроезжий. Впрочем, Конрад двигался пешком, его мало тревожили рытвины, колдобины и выбоины, вздутия и валуны. Но ноги уставали быстрей. Он присел на придорожный камешек и с минуту отдыхал. Внезапно из кустов он услышал приглушенный стон. Стон повторился и перешел в тихий плач. Плакал ребенок и, по всему, плакал так, чтобы не привлечь ничьего внимания. Конрад раздвинул кусты и пробрался вглубь. В гущине кустарника притаился мальчик лет двенадцати. Лицо его было измазано грязью, залито слезами. Он с таким страхом посмотрел на Конрада, словно боялся, что тот его убьет. Конрад улыбнулся, присел рядом. Страх у мальчика не проходил. Он полулежал, обхватив обеими руками правое колено, — видимо, оно болело.
— Ушибся? — спросил Конрад.
Мальчик ответил не сразу.
— Ушибся. — И сквозь слезы пояснил: — Бежал и упал на камень.
— Всегда вы, ребята, несетесь, не глядя куда. Дай я посмотрю, что у тебя.
Мальчик отшатнулся с таким ужасом, будто Конрад хотел не полечить, а оторвать больную ногу.
— Не надо, прошу вас! Уже почти не болит. Вот совсем уже не болит. Я сейчас встану, вы сами увидите.
Мальчик, и вправду, сделал попытку встать, но тотчас со стоном повалился на землю. Конрад ласково погладил его по голове.