Дороги товарищей
Шрифт:
— Спи, — сказал ему Павловский.
— Прилягте и вы, товарищ полковник. Прошлую ночь тоже почти не спали.
— Спи, я говорю, — повторил Павловский.
Он наклонился над картой и нашел маленький кружок, обозначающий ту деревеньку, в которой сейчас стоял его полк, вернее, остатки полка, вот уже три недели именуемый отрядом Павловского. В отряде было человек сто пятьдесят. Бойцы Павловского составляли только треть отряда. Остальные люди — военные и гражданские — влились совсем недавно; многие из них не имели оружия.
Деревенька
Нужно было уходить на юг области, где начал действовать крупный, хорошо организованный отряд Нечаева. Уйти надо было в сумерках, но Павловский не отдал приказа. Именно поэтому он и не мог спать этой ночью.
Два, дня назад в отряде появился земляк Павловского, житель деревни, в которой полковник родился. Земляк сообщил, что в начале сентября в деревню прибежал сын полковника Костик, а через несколько дней явились гитлеровцы, и теперь Костик безвылазно сидит в подвале. Полковник тотчас же послал за сыном двух бойцов. По расчетам, они должны были привести Костика днем или же вечером. Наступила ночь, а их все не было. И сейчас трудно было сказать, появятся ли они до утра.
Отряд можно было поднять в любую минуту. Полковник хорошо знал, что немцы до утра будут спать. И все-таки он не отдавал приказа. Он надеялся, что этой ночью бойцы приведут сына, и как только станет светать, он двинет отряд на юг.
Полковник провел на карте ломаную линию: через реку, приток Чесмы, и дальше лесными дорогами — в район Белых Горок. Деревянный мост через приток Чесмы каким-то чудом уцелел. Но если он на рассвете взлетит в воздух, отряд окажется в ловушке.
Полковник пожалел, что не приказал охранять переправу. Это была ошибка. Но за последний месяц ошибок — и малых и больших — было много. Ему все труднее приходилось бороться с отчаянием.
А отчаяние росло. Виноват в этом был Костик.
Вернее, виноват был, конечно, сам полковник, бывший чесменский прокурор, который воспитывал сотни и даже тысячи людей, а для воспитания собственного сына так и не нашел времени.
Земляк полковника не мог рассказать о Костике ничего утешительного. Выслушав его рассказ, полковник окончательно убедился, каким себялюбцем вырос сын. К тому же он оказался и трусом.
«Дрянь!» — подумал полковник.
И все-таки он послал за Костиком двух бойцов. Послал — и теперь ждал, охваченный отчаянием.
Ему казалось, что не только Костик — он сам жил не так, как нужно, и делал не то, что требовалось делать ему, коммунисту и ответственному работнику народного государства. Если бы ему удалось начать все снова, он знал бы, как жить и работать
Теперь полковник хотел малого: отправить сына в тыл и пойти в бой. Втайне он надеялся, что не вернется из боя.
Костик мог улететь самолетом, присланным за раненым генералом. Летчик соглашался взять второго пассажира. Но ждать еще сутки он не хотел.
На рассвете самолет должен был улететь из отряда. И если Костик не придет раньше шести часов, полковник вынужден будет оставить сына, в отряде. И тогда у полковника появится новая острая забота: одновременно беречь и жизнь сына, и свою честь. Как поведет себя Костик в бою, полковник знал наверняка. Да и пойдет ли он в бой?..
— Отдохнуть вам надо… — послышался из темного угла тихий голос ординарца.
— Отстань! — перебил его полковник.
Аркадия швырнули в подвал.
Упав на холодный земляной пол, он застонал от боли и ярости. Во рту было солоно от крови.
— Майн готт! Майн готт! — услыхал он в темноте чужой немецкий голос.
— Кто здесь? — прислушиваясь к тихим вздохам, спросил Аркадий.
— Мой бог! — сказал по-немецки голос из темноты. — Я — дезертир! Я сдался в плен. Я не хочу сражаться за неправое дело. Гитлер капут!
— Капут! — яростно простонал Аркадий. — Молчал бы уж!
Немец смолк, затаился.
Аркадий встал, ощупал стены. К двери вели ступеньки. Аркадий застучал в дверь кулаками.
— Отоприте! Отоприте!
Никто не отозвался. Аркадий ожесточенно молотил кулаками в дверь, но она даже не дрожала — из таких крепких досок была сколочена. Скоро Аркадий понял, что стучать и кричать — бесполезно.
— Эй, фриц, ты давно здесь сидишь? — спросил он.
— Майн готт! Майн готт!
«Черт, я же по-русски спрашиваю!»
С трудом подбирая немецкие слова, Аркадий снова задал тот же вопрос.
— Я Штюрп, Вальтер Штюрп, — ответил немец. — Я дезертир. Партизаны расстреляют меня. Я жду смерти.
— Пр-роклятье! — воскликнул Аркадий и с утроенной яростью замолотил в дверь.
Костик стоял перед отцом с рюкзаком за спиной, в просторной крестьянской одежде.
— Значит, не останешься? — еще раз спросил полковник.
— Зачем же оставаться, если можно улететь? — с недоумением сказал Костик.
— Хорошо. — Полковник опустил голову. — Вот тебе, пакет. Здесь адреса. Обратишься к этим людям. Они тебя не оставят.
— Нас не собьют? — пряча пакет, спросил Костик.
— Не знаю.
— Значит, нет полной уверенности?
— Война! — грозно сказал полковник, страдая, что ординарец слышит этот разговор.
— Ладно, я рискну, — торопливо заговорил Костик. — Только ты позаботься о маме. Переправь и ее. У тебя есть еще самолеты?
— Макарычев! — крикнул полковник.
Маленький нос появился на пороге и с готовностью ответил: