Дороги. Часть первая.
Шрифт:
Ильгет всхлипывала, глядя на мужа обреченно.
— Ну Ильгет, ведь ты меня не любишь?
Ильгет судорожно вздохнула.
— Не любишь, — с удовольствием констатировал он, — и конечно, где уж мне... Я такой примитивный, простой... мне далеко до твоего Арниса...
— Если ты думаешь...
— Да нет, я не думаю, что у тебя с ним что-то было. Вы же выше этого, — он подчеркнул слово выше, — ну а я не выше, я простой обыкновенный мужчина, и мне нужна женщина. Женщина, а не боец, и не
— Пита... перестань. Поверь мне, я нисколько не духовна. Пита... Господи, какая духовность! Я на исповедь боюсь идти. Ты знаешь, как трещат ребра, когда под них входит нож? Как глаза закатываются под веки? Пита, я убивала, своими руками.
— Духовна, духовна... на исповедь вот собралась. Я вот не хожу на исповедь, да и вообще я человек пропащий. А духовные люди, они как раз и могут убивать. А я не духовный, я простой.
— Перестань, Пита! Ты же знаешь, что все это получилось случайно...
— Ничего себе случайно! Со мной почему-то такого не происходит. И... с другими тоже. Только с тобой. Знаешь, боюсь, что это уже закономерность.
Ильгет замолчала.
— Да, ты прав, наверное, — сказала она упавшим голосом, — это все действительно так... Я убийца. Ты же это знал, Пита.
— Зато апломба тебе не занимать! Как надоело это вечное унижение! — воскликнул он.
— Подожди... а почему — унижение? — удивилась Ильгет.
— Ты вообще делаешь все, чтобы меня унизить. И даже сейчас, зашла и так по-хозяйски, — Пита передразнил, — а почему ты меня не встретил? Я что тебе, собака? Обязан бросаться и вилять хвостом?
— Нет... я вовсе это не имела в виду... я просто спросила, почему...
Ильгет встала, отошла к окну. Сердце разрывалось от боли. Она плакала, сама того не замечая.
— Пита, — сказала она глухо, — я, наверное, действительно неправа. Не знаю. Прости меня, если можешь.
— Ты мне сломала всю жизнь! — выкрикнул Пита, — а теперь — прости! Теперь она будет извиняться...
— Пита, — спокойно спросила Ильгет, — у тебя есть... другая женщина?
Он вдруг замолчал.
— Да, есть.
Эти простые слова обожгли Ильгет, точно плеть. Она замерла и схватилась за спинку кресла.
Да что это я... будто это в первый раз. Хотя каждый раз больно.
Сагон всегда неправ...
— Она давно... у тебя?
— А твое какое дело?
— Это важно, — с трудом произнесла Ильгет, — это правда важно. Для меня.
— Это тебя не касается! Ты что, всерьез решила, что я буду тебя ждать, как собака, месяцами? Я, знаешь ли, в отличие от твоего Арниса, нормальный мужчина, и я не могу ждать, когда ты соизволишь обратить на меня внимание.
— Но почему же ты... раньше... не говорил об этом...
Ильгет уже плохо слышала. Она держалась за спинку кресла и покачивалась, все плыло вокруг. Она не догадывалась сесть или лечь, чтобы стало легче. Шрам в спине болел так, будто болт по-прежнему торчал в зияющей ране, и боль волнами расходилась по телу.
Но от этой боли становилось даже как будто легче, если на ней сосредоточиться, не так тяжело ложатся на душу злобные, ранящие слова.
— А разве тебя когда-то интересовало мое мнение? Разве ты пыталась хоть когда-нибудь меня слушаться, поступать так, как хочется мне? Хотя бы прислушаться к тому, что я говорю?
Господи, как дышать тяжело.
— Пита, прости... если это не так... Не знаю.
— Ну хорошо, — сказал он, — вот давай проверим. Вот я тебе сейчас говорю — я хочу, чтобы ты вышла из ДС. Если ты хочешь, чтобы у нас была семья, ты должна жить в семье, а не шляться неизвестно где по галактике. Вот с этого момента ты выходишь из ДС и приобретаешь нормальную профессию, подходящую для женщины. Ты это сделаешь?
Ильгет выпрямилась. Сквозь боль. Взглянула на мужа.
— Нет, — сказала она.
— Вот видишь! — победно закричал Пита. Ильгет снова покачала головой.
— Нет, Пита... это как церковь. Это невозможно. Прости.
Она снова была «непрошибаемой». Стальной внутри. Меланитовой. Пита почувствовал это и взглянул злобно.
— Ну все, — сказал он, — мне надоело. Осточертело все. Сколько можно унижаться, терпеть эти издевательства! Прощай, дорогая! Я от тебя ухожу, можешь спокойно выходить замуж за своего Арниса или кого угодно, кто сможет выдержать твой характерец.
Пита метался по квартире, складывая вещи в чемодан, и время от времени забегал в гостиную и выливал очередную порцию соображений о том, какой Ильгет ужасный человек. Она отвратительная хозяйка. Он молчал все эти годы, но ведь в квартиру зайти страшно! И это даже на Квирине, где самой ничего мыть не надо. Она вообще не женщина. Что — вот это можно назвать женскими руками и плечами? Она извращенка просто. И не случайно она не родила ребенка! Она так и дышит злобой, излучает злобу, она ненавидит всех и вся. Она не только убивает людей на войне, хотя это само по себе отвратительно. Она еще и ненавидит буквально всех окружающих, например, его мать, которая всегда делала Ильгет только добро! Да вообще всех ненавидит и обо всех говорит гадости! А уж ее отношение к мужу...
Ильгет уже понимала, что все это говорится от бессилия и злости. Она не воспринимала больше смысла слов, видела лишь, как по квартире мечется несчастный, больной, измученный человек, и хочет чего-то добиться... чего — любви?
— Пита, — сказала она, — я тебя люблю.
На миг ей почудилось, что муж поколебался. Что сейчас он расплачется, бросится ей в объятия и попросит простить его и забыть все, что он наговорил. Ильгет знала, что простит, и что много дней потом будет мучительно переживать и забывать, и в конце концов действительно забудет. Так было уже не раз.