Дороги. Часть первая.
Шрифт:
— Пита, — сказала Ильгет, — давай успокоимся. Может, тебе чайку заварить успокоительного? Ты понервничал...
— Ты сама-то на себя в зеркало посмотри!
— Ну конечно, я тоже выпью... я тоже нервничаю.
На следующий день, стоя на перроне, Ильгет все вспоминала жуткую сцену. И не менее жуткий секс, последовавший за ней... ночью. Так всегда. Ильгет не посмела отказаться, потому что ночные истерики Питы были обычно еще страшнее, да и все равно он добьется своего, хоть под утро.
Почему так получается?
В общем-то,
Нет, это все то же дикое, ненормальное, что охватило сейчас всю страну. Вон мать под фонарем, выкатив глаза, орет на ребенка. Что это — нормально? Аж слюна брызжет. Откуда столько злости в людях стало?
Ильгет ощущала безмерную усталость. И внутреннюю опустошенность. Будто страшная болезнь грызла ее внутренности, не давала разогнуться, давила на плечи свинцом.
Может быть, она все-таки сама виновата? Да, ей казалось, что она защищает точку зрения Питы. Раньше она вообще ничего и никогда не возражала, а тут... нахальство появилось. Но наверное, она не права. Да, Пита не хочет этот уголок, но он хочет слушаться маму. Это его воля. Значит, Ильгет тоже должна слушаться маму Питы. Видимо, так.
Не надо было его провоцировать. Хотя она на самом деле просто растерялась, когда поняла, что он психует. Не знала, что отвечать, что говорить.
Может быть, все это — расплата за то, что в последнее время она совсем забросила церковь. Да что там говорить, и дома-то почти не молится.
Да, наверное, она была неправа. Но раскаяния Ильгет не чувствовала — может, потому, что все последующее казалось ей слишком уж неадекватной расплатой за такую неправоту. За что ей — такое?
Да нет, не надо думать в таких категориях. Пита болен, это же очевидно. Предложить ему полечиться? Но он наверняка разъярится сразу.
Господи, если дальше такое будет продолжаться, я этого не выдержу, подумала Ильгет. Я сбегу от него. Лучше совсем одной жить, чем такое. Да мне, вдруг с просветляющей откровенностью подумала Ильгет, и вообще лучше бы было оставаться одной. Да, с Питой иногда бывало хорошо... мы гуляли... ужинали вместе. Да. Но если бы я жила одна, пусть в одиночестве, пожалуй, я была бы счастливее.
Но ведь не только обо мне речь. У нас семья. Другой не будет. Семья — это задача, данная Богом. Если уж ты не можешь ее сохранить и улучшить, то что ты вообще можешь? И до сих пор ведь все было нормально! Но сейчас стало просто невыносимо.
Подошел поезд, электричка. Ильгет смешалась с толпой, людской поток внес ее в двери.
Она с детства любила поезда. Место оказалось свободное у окна, и это особенно здорово, ехать и смотреть на крутящиеся за стеклом поля, на ленту лесопосадок, домики, людей... Что-то лязгнуло в тамбуре. Перрон медленно поехал назад. И этот особенный поездной запах, железа, искусственной кожи, странной затхлости... Ильгет поправила сумку под ногами. Пакет бы довезти.
В общем-то, ничего сложного. На вокзале встретят. Пароль, отзыв. Дома передать пакет. Не должно ничего случиться.
В конце вагона зазвенела гитара. Пел какой-то паренек. Один. Ильгет захотелось сесть к нему поближе, но жаль расставаться с местом — еще займет кто-нибудь, вот и будешь торчать среди вагона.
Голос едва пробивался сквозь громкий перестук колес.
Ночь закрыла глаза.
Ночь темна, как беда.
На ладонях земли
Тихо спят города.
Странная песня. Тревожная. И тоже нетипично — раньше бы орали веселой компанией «Корсара» или «Эх, да на пригорке!» А тут — одинокий голос. Справа обсуждают биржевые новости, слева — какое-то строительство. Почти и не разобрать песни.
Но звезда высока.
Посмотри, посмотри:
Все дороги во тьме,
А звезда все горит!
Все дороги во тьме, подумала Ильгет. Все дороги. Ее вдруг охватил страх — а не подозревает ли что-нибудь Пита? В общем-то, ему два и два сложить. Ведь и тогда она еле-еле смогла объяснить, что от нее нужно было квиринским спасателям. И теперь наплела какую-то ерунду про одноклассницу, объявившуюся в Тригоне (а почему одноклассница не позвонила?) Пита хотел с ней поехать, и даже, вроде, обиделся, что она его не позвала... плевать. Главное, чтобы ничего не заподозрил. Нет, он все-таки не подлец, чтобы пойти доносить, но...
Все дороги во тьме,
Миллионы дорог
Словно змеи, сплелись
В узловатый клубок...
Парень допел песню и замолчал. Какой-то галдеж раздавался в том углу... а, контроль. Только это ведь не обычный контроль... Ильгет почувствовала, как спина взмокла — в одно мгновение.
Народная Система. Просто проверяют документы. Теперь положено в поездах возить с собой документы. Ильгет вытащила билет, удостоверение личности... А что, если не просто проверяют?
Господи, страшно-то как! Ильгет почти ничего не видела перед собой, все заволокла белесая пелена. Сердце бешено билось.
— Ваше удостоверение, пожалуйста...
Ильгет, не видя, молча протянула корочки контролеру. Или кто это... полицейский... вроде не в форме. Кто это?!
Прошло несколько секунд, длинных, как часы.
— Пожалуйста.
Вернул... Пальцы Ильгет дрожали. Она засунула корочки в потайной карман. Господи, ну и трусиха...
Ильгет стояла, озираясь, на перроне. Вроде никого нет похожего... Высокая худая светловолосая женщина. По описанию — прямо модель, длинноногая блондинка. Ну и где она?