Дороги
Шрифт:
– Все решено, отец, я уезжаю, – тихо и уверенно произнес Вадим. В его голосе уже не было ни горячности, ни безрассудства, он не отводил взгляд, смотрел спокойно, и это неожиданно насторожило Смоленского. Вчера на трассе он не верил ни единому его слову. Блажь, думал он, остынет и отойдет. Так уже бывало…
– С кем же ты решал? – спросил Вилор Петрович. – Один? «Уедет… – закололо в сознании, – я его не удержу. Теперь все пойдет прахом… Жалко, как жалко!»
– Со своей совестью, отец, – проговорил он, всматриваясь в просвет дороги. – У меня, говорят, совести много. Вчера Леопольд приезжал, говорит, ты парень совестливый, я тебя люблю. Вот я с ней и посоветовался.
– Я для тебя, значит, так… ничего не представляю? – Вилору Петровичу показалось, что голос его сел, осип и едва слышен.
– Ну, ты сам посуди, отец, – заговорил Вадим. – Как мне с тобой решать? У тебя комплекс. Он тебя сжирает, а ты этого на замечаешь. У тебя диктаторские задатки. Что бы я ни сказал – все не так. Неужели мне попугаем повторять все, что ты скажешь?.. Да к чему это разбирательство? – Он подбросил рюкзак на спине и распрямился. – Я думал, меня Валентина Сергеевна поймет. С ней посоветоваться хотел. Она давай на мою совесть давить!.. Все нормально, отец, не пропаду. У тебя, вижу, тоже порядок. Так что строй со своим Шараповым дороги, а обо мне не волнуйся.
Он повернулся и зашагал в сторону города. Шнурок на одном ботинке развязался и тащился по асфальту. «Наступит и упадет, – подумал Смоленский, стоя в нерешительности. – Вот как, оказывается, уходят сыновья. И ничего не сделать…»
– Погоди, Вадим! – крикнул он и бегом догнал сына. Схватил за плечи, развернул к себе. – Погоди… Я хотел тебе сказать… Ты подумай, Вадим! Ты рушишь самое святое в нашей семье. Была такая традиция… В России, что Смоленские строят дороги… Почему была? Есть! Есть, Вадим! У каждого поколения своя дорога!.. Ты просто обязан стать изыскателем. Понимаешь, Вадим, в этом случае главное-то не желание, а обязанность! Долг, наконец, долг! Перед Отечеством, если угодно… Ты можешь такое понять? И даже не ради традиции!.. Мы уйдем – придут дилетанты. Шараповы вот такие придут!
– Вот и учи Шарапова. – Вадим освободился от рук Смоленского и отошел к обочине. – Вам тут места хватит, а мне тесно.
– С Шараповым все кончено, – заверял Смоленский. – Сегодня приедут сюда разбираться, и его трассу прикроют… А потом, Вадим, ты меня оставляешь в трудное время. Мне сегодня придется еще подраться за свой проект. Я докажу, и на трассе Шарапова поставят крест!
– Поставят… – сказал Вадим. – Теперь уже точно поставят. А Шарапов, наверное, застрелится…
– Шарапова можно понять и пожалеть. – Вилор Петрович ощутил слабую надежду. – Он – игрушка у Лобова. Э-э, если бы ты видел Лобова!
– Да? Интересный тип? – оживился Вадим.
– Уникальный, хотя и не редкостный, – подтвердил Смоленский. – Увидишь. Местный князь.
– Черт, а! – задумчиво проговорил Вадим. – А это интересно, чем все кончится! Посмотреть бы на Леопольда! И вообще на всех… Ведь будут делать вид, что ничего не произошло!.. Или нет, наоборот… А как ты будешь драться за свой проект? Чем? У тебя есть аргументы? – Он показал кулак… – Мы с тетей Валей сначала немного поссорились, а потом она мне про деда Петра рассказывала… Во был мужик! А доказать не смог… Слушай, отец, почему ты мне о нем не рассказывал? Ты что, не знал? Или скрывал от меня?
– Вадим, я никогда ничего не скрывал от тебя, и ты об этом знаешь! – отчеканил Смоленский. – Твой дед был сильным человеком, но ему не повезло…
– Он начал с нуля, а ты боишься этого! – подхватил Вадим. – Вижу – боишься!
– Да, боюсь! – отрубил Вилор Петрович. – Да, можно начать с нуля, можно доказать всем, что ты мужественный и несгибаемый! Но ведь не для этого мы живем!.. Боюсь, потому что не хочу топтаться па месте. Хочу работать. И мне не стыдно признаться в этом перед тобой. Ты должен понять меня, сын.
Смоленский круто развернулся и пошел к лагерю, подавляя желание оглянуться. Вадим еще стоял на развилке, широко расставив ноги и выпрямившись. Мимо пронеслась машина, и рев двигателя все-таки заставил Смоленского на мгновение повернуть голову назад…
Вадим ушел с восходом солнца, как и обещал, и почти следом Валентина Сергеевна покинула палатку, с тоскливой радостью думая, что пришло наконец утро, скоро проснутся люди и неизвестность исчезнет. За крайними палатками у самого леса горел невидимый костер, и только ленивый по-утреннему, голубой дым реял над крышами. В ушах Валентины Сергеевны все еще стоял последний разговор с Вадимом. «Не думал, что так трудно будет уехать… – говорил он, сидя возле палаточного входа уже с рюкзаком за плечами. – Казалось, бросил все, сел – и до свидания… Тем более бросать-то нечего!.. Суета сует». – «Значит, что-то остается! Вот ты и пострадай теперь, Вадим, может быть, поймешь, что бросил…» – «Страдание – участь беглеца, – усмехнулся он и встал. – Я, возможно, еще вернусь». – «Нет уж, коли решил, не возвращайся! Счастливо тебе, Вадим!.. Деньги возьми! Не в долг, так возьми!..» Но Вадим уже шагал, сутулясь под рюкзаком и широко махая руками.
Валентина Сергеевна походила несколько минут по спящему лагерю и направилась к костру. За ней, радостно взлаивая и прижимаясь к ногам, увязались два гривастых пса. Возле костра в одиночестве сидела Женя Морозова с гитарой на коленях. Огня в костре уже не было, дымили толстые головни и грудой лежал пепел. Валентина Сергеевна принесла из леса несколько сучьев, свалила их в костер.
– Ты что же, всю ночь тут просидела? – спросила она.
– Да… Все к вам в гости побежали, а я – сюда. – Женя отложила гитару и потянулась к огню. – Ну, рассказали вам, какие я здесь штучки вытворяю? В первую очередь, наверное, доложили… Эх, народ…
– Вадим уехал, – сказала Валентина Сергеевна.
– Ага… – согласилась Женя. – И я опять виновата… Вот не везет! Со стыда сгоришь с ними… И живу-то, никого не трогая.
– Скляр жаловался, будто ты его дискредитируешь, – проронила Валентина Сергеевна, – шуточки с ним позволяешь…
– А что еще делать, Валентина Сергеевна? – взмолилась Женя. – Если он тюха, у него во рту мухи спят!.. Жалуется, а? Кошмар какой… Кто еще на меня там бочку катил? Боженко не рассказывал, как я с трассы к Шарапову бегаю? Так вот, я бегаю. А он орет: «Женька, на место!» Как собаке… – Она погладила одного из псов. – Что за мужики? Никакого уважения к женщине. И плюс к этому сплетники.
– Что же ты оправдываешься? – спросила Валентина Сергеевна. – Я, кажется, тебя еще ни в чем не обвиняю…
– Что мне оправдываться! – вздохнула Женя. – Вы-то меня должны понимать, поэтому я вам и рассказываю. Вы-то тоже всю жизнь по экспедициям… Честное слово, людей вокруг тьма, а поговорить не с кем. Как только с кем наедине осталась, тут же про тебя сплетню – Морозова опять закадрила. И ладно бы, трепите себе на здоровье, меня от этого не убудет. Но меня что бесит-то? Ведь они ходят при этом и делают озабоченный деловой вид. Посмотришь – страшно занятые люди! А я вроде бездельница и партию к тому же развращаю, дисциплину разлагаю. Боженко, так тот вообще недавно сказал: баба на корабле – жди беды. Оттого, мол, и все неурядицы.