Дорогой бессмертия
Шрифт:
Внезапно гестаповец закричал:
— Цюрик! Назад, в камеру!
По неизвестным причинам у гестаповцев изменился план. Всех загнали в камеру. Паша улыбнулась: опять пронесло! Что это — судьба?
Паша прислонилась к холодной стене. Сон прошел. Она думала о матери, о подругах, о том, какие тяжелые испытания выпали на их долю. Доведется ли ей еще раз увидеть милых и близких? Кто остался на свободе?
В камере вповалку лежали женщины. При тусклом свете Паша всматривалась в лица мучениц. Недалеко от нее склонила голову на плечи соседки совсем еще молодая женщина.
Под стенкой сидела женщина с белой прядью волос. У нее двое детей — мальчик пяти лет и шестилетняя девочка. Что с ними? Где они сейчас? Женщина ничего не знала. Муж ушел в партизаны, а ее заточили в тюрьму.
Паша перевела взгляд на пожилую женщину. Она не знала, почему та оказалась здесь. У нее было такое доброе, материнское лицо.
Как тяжело видеть страдания советских людей! Невольно Паша забыла о своих личных переживаниях, только одно себе твердила: буду молчать. Ничего не знаю и ничего не скажу! Даже если будут пытать… Эти же люди терпят!
Но на третий день Савельеву выпустили. На все вопросы следователя она давала вполне вразумительные ответы. Работает честно, у немцев на хорошем счету. Никогда не давала повода для подозрений. Эти сведения не трудно проверить у тех, где она трудится.
Домой Паша не шла, а бежала. Что с мамочкой? Как она? Спешила и сама себе говорила, что всю жизнь будет видеть узкую темную камеру, грязный, сырой пол… Нет, никогда уже она не забудет замок Любарта!
24. Зиберт едет в Луцк
Вдоль шоссе, извивающегося меж холмами, то справа то слева маячили хаты под стрехой, запорошенные снегом. За ними стеной стояли безмолвные леса. А когда за поворотом машина взбежала на холм, перед глазами Кузнецова открылась неприглядная панорама. Многие хутора и села фашисты разрушили, и теперь они казались необитаемыми. Да, много горя причинили оккупанты. Живописный Волынский край стал грустным, опечаленным.
По асфальтовой дороге на запад неслись разноцветные «опели», «адлеры», «фиаты», мотоциклы и тяжелые грузовики. Николай Иванович всматривался в мелькающие лица немецких чиновников, коммерсантов, фашистских приспешников, спешивших укрыться с награбленным добром в более безопасное место. Какие у них растерянные лица! Какой кислый вид!
В отряд Кузнецов возвратился в полдень и тотчас явился на доклад к Медведеву. Он подробно рассказал о сложившейся в Ровно обстановке, усиливавшейся там панике. В конце беседы Николай Иванович высказал сожаление по поводу неудавшейся встречи с Эрихом Кохом.
— Самый подходящий момент был рассчитаться с ним, — сокрушался Кузнецов.
Сочувственно взглянув на Николая Ивановича, Медведев утешил его:
— Куда бы ни залетел этот черный ворон, все равно с ним свидимся! А пока придется заняться другим делом.
Кузнецов оживился:
— Каким, Дмитрий Николаевич?
— В Луцке свил себе теплое гнездышко такой же палач,
— Да, в Ровно приходилось слышать. Офицеры часто вспоминали о нем.
— Так вот, — Медведев взял карту, разложил ее. — До маяка, вблизи Луцка, — он ткнул пальцем в небольшой кружок, — вас будут сопровождать наши хлопцы. Маяк они устроят в двенадцати километрах от областного центра, в Киверцах, откуда будут поддерживать с вами связь. А в Луцк с вами пойдет Ваня Белов. Он смелый разведчик, до войны был шофером. Хорошо знает город, одно время в нем работал. Да, в помощь пошлем еще луцкую подпольщицу Нину Карст. Она располагает адресами конспиративных квартир и при необходимости свяжет, с кем понадобится.
Дмитрий Николаевич заложил руки за спину, помолчал минуту, чуть нахмурился:
— Не мне говорить, Николай Иванович, что генерал Шене заслуживает суровой кары. Но, кроме того, следует обстоятельно разведать обстановку в городе. В последнее время наша связь с подпольем нарушилась. Товарищи из подпольного обкома партии давно у нас не были. По нашим данным, в Луцке ведутся массовые аресты подпольщиков и сочувствующих им людей. Немцы многих выследили, арестовали. Положение тяжелое.
Кузнецов внимательно слушал Медведева, в его глазах заблестел огонек решимости.
— Я готов! — восторженно отозвался разведчик. — Пойду с Беловым и Карст.
— Вот и хорошо! Отдохнете, а с зорькой — в добрый путь!
— Нельзя ли отправиться сегодня ночью?
— Нет, люди должны подготовиться, — внушительно сказал Медведев. — Белову необходимо заменить документ. На всякий случай.
— Есть! Значит, завтра!
Партизан Володю Ступина, Юзика Куряту и Колю Бондарчука поставили в известность о том, что они сопровождают Кузнецова до Киверец, где должны организовать маяк для поддержания с ним постоянной связи.
В отряде лишь кое-кто знал о новом задании, полученном Кузнецовым. С ним ушли Белов и Карст.
Кузнецов в чине офицера гестапо и его ординарец Белов под фамилией Грязных вместе с близкой знакомой офицера — фольксдойч фрау Нинон Карст вышли на шоссе, остановили следовавшую в Луцк пустую машину.
— В город? — спросил Кузнецов немецкого шофера.
— Так точно, господин офицер.
— Подвези нас!
«Мерседес» мчался без задержки. Когда наступил зимний вечер, проверка документов на контрольном пункте усложнилась. Образовался затор машин.
— Давай в обход! — предложил Кузнецов шоферу.
Машина резко свернула влево, перебралась через мелкий кювет и по параллельно бегущей грунтовой дороге направилась к контрольному пункту. Вблизи него машина выбралась на асфальт и втиснулась в просвет, образовавшийся между часовым и «опелем».
— Куда прешься? Арестую! — погрозил патрульный.
Кузнецов неторопливо вышел из машины, поправил фуражку и убедительным голосом сказал:
— Прошу не сердиться, выполняю срочное поручение гестапо. А эти, — он указал рукой на скопившиеся в колонне, — успеют.