Дорогой длинною
Шрифт:
Знаешь, как я перепугалась?!
– Шла бы в кухню, там Никитишна.
– Это не Никитишна, а Кузьма. Днём отец с Хитровки притащил. Уж орал, мама моя!
– Митро или Кузьма?
– Оба… - вздохнула Маргитка, запуская обе руки в распущенные волосы и старательно встряхивая их. Её синяя домашняя юбка покрылась задиванной пылью, рваная старушечья кофта была наброшена прямо на рубашку.
– Хоть бы лампу зажгла, глупая, - проворчал Илья, проходя к столу.
– Ты почему с нашими не поехала?
– Ногу подвернула.
– Что-то не видно.
– Так уже прошло.
Илья посмотрел
С того тёплого вечера, когда Илья чуть с ума не сошёл, глядя на голые ноги Маргитки, прошёл почти месяц, и девчонка, казалось, выбросила дурь из головы. На другой день она поздоровалась с Ильёй как ни в чём не бывало, широко улыбнулась на его мрачный взгляд - и за весь месяц не сказала ему ни слова. Словно не она поднимала юбку выше колен, бесстыдно показывая стройные ноги, не она смеялась, держа его за руку и заставляя ловить жука на своей груди… Сначала Илья подумал, что чёртова кукла играет с ним, затем, видя её безразличие, понемногу успокоился. А неделю назад увидал Маргитку с Гришкой на качелях в саду. Девчонка тихонько покачивалась и с самым смиренным видом вертела во рту стебелёк ромашки. Гришка стоял рядом, придерживая верёвку, и, судя по выражению лица, что-то врал. Мешать им Илья не стал, хотя про себя с досадой подумал: вот только этого не хватало… Влюбится ещё, теленок, вздумает жениться… а не сватать же за собственного сына потаскуху, которой всё едино, что вор с Сухаревки, что цыган, который ей в отцы годится. И тут совсем некстати вспомнились длинная нога в глубине дождевой бочки, распущенные кудри, грудь под тонкой рубашкой, тихий смех - и спина покрылась потом, и нестерпимо захотелось перекреститься, потому что… Не к добру всё это. Совсем не к добру.
Маргитка зажгла лампу сама, подойдя вплотную к Илье и чуть не коснувшись волосами его лица. Илья шагнул в сторону, но она, казалось, не заметила этого. В неверном, тусклом свете лицо Маргитки казалось совсем взрослым. Илья против воли залюбовался её стройной фигурой, заметной даже под бесформенной кофтой, падающими на плечи и грудь волосами.
– Ты мокрый весь, - не оборачиваясь, сказала она.
– Оденься в сухое, я выйду.
– И, прежде чем Илья успел что-то сказать, ушла в сени. Он пожал плечами и полез на печь в поисках сухой одежды.
Маргитка вернулась, прижимая к себе жестянку с чаем.
– Самовар поставила. Чаю выпьешь?
– Лучше водки, - передёрнул плечами Илья.
– Замёрз, как лягушка, под дождём этим.
– Водки нет, мадера есть.
– Маргитка достала из-под стола начатую бутылку.
– Будешь?
– Давай.
Она налила ему сама в зелёный гранёный стакан. Сев за стол и подперев подбородок кулаками, внимательно проследила, как Илья пьёт вино, затем приняла стакан.
– Ещё?
– Хватит. Всё, я наверх…
– Подожди.
Илья, уже приподнявшийся было со стула, сел обратно. Тут же пожалев об этом, встал снова, но Маргитка, нахмурившись, замахала рукой:
– Да сядь ты, господи, морэ… Ты что, боишься меня? Не съем, небось.
–
– Вот и не бойся.
– Маргитка придвинула к себе стакан, взяла бутылку. – Насильно на себя не натяну. Про то, что тогда было, забудь. Я ни за одним мужиком не бегала и за тобой не буду. Что делать, если ты от девок шарахаешься, как жеребец пуганый.
Илья промолчал, в который раз подавив желание дать девчонке затрещину.
Но на лице Маргитки не было насмешки, и вина она себе налила, не поднимая ресниц. Снова ударил гром, синяя вспышка осветила бегущие по стеклу капли, качающиеся за окном ветви сирени.
– Я только спросить у тебя хочу.
– Маргитка пригубила мадеру, взглянула из-за края стакана в упор.
– Ты мою маму помнишь? Какая она была? Цыгане говорят, вы с ней у одной хозяйки стояли, когда она меня рожала.
– Мать твоя - Илона, - отвернувшись, сказал Илья.
– Бог мой, Илья, хоть ты-то не болтай!
– Маргитка сморщилась, как от зубной боли.
– Уж кому-кому, но не тебе… Это верно, что ты меня, маленькую, на руках держал?
– Ну, было дело…
– А сейчас открещиваешься. Какая она была - мама?
– Красивая очень. Ты на неё похожа, но Ольга лучше была.
– Говоря это, Илья ждал - сейчас Маргитка вскинется, но та лишь молча кивнула.
– Умная.
Читать меня выучила.
– Тебя?
– прыснула Маргитка.
– А ты неграмотный был?
– Да откуда же, девочка, мне было грамоту знать? Мы ведь таборные.
– А отца ты не видел?
– В живых не застал. Но, говорят, хороший человек был.
Илье не нравился этот разговор. Уж если ни Митро, ни Илонка не захотели говорить с девчонкой о её настоящих родителях, - значит, так нужно им было.
И остальные цыгане, кажется, не очень трепались. Может, и верно - ни к чему ей много знать. И так голова дурью забита.
– Она отца очень любила?
– Не дождавшись ответа, Маргитка встала, прошлась по комнате.
– Наверное, очень… Не побоялась ведь ничего, ни мужа, ни хора. Я, Илья, думаю, что так и надо. Когда любишь, бояться незачем.
И молчать незачем. Другого-то раза, может, и не будет.
– Какого ещё раза?
– удивился он.
Маргитка остановилась в дальнем углу.
– Я люблю тебя, Илья.
Он и слова не успел сказать - а она уже подбежала и встала рядом.
Волосы снова упали ей на лицо, и Маргитка резким движением перекинула их через плечо. Илья увидел жгут перепутавшихся кудрей, тускло блестящих в свете лампы. Глаза Маргитки тоже блестели, лицо было напряжённым.
– Я люблю тебя, - не отводя взгляда, повторила она.
Илья опустил глаза.
– Шутишь, девочка?
– Какая я тебе девочка? Мне семнадцать! В таборе уже своих детей имела бы!
– У меня дочь такая, как ты.
– Илья не слышал собственного голоса, стараясь унять поползшую по спине дрожь, видя - девчонка не шутит.
– Что, помоложе никого не нашла?
– Кого помоложе? Сопляков наших? Носы им вытирать?! Не хочу!
– почти выкрикнула Маргитка, стукнув кулаком по столу.
– Может, ты боишься, что Настька твоя что-нибудь узнает? Не узнает, Илья! Спасением души клянусь – не узнает.