Дорогой Леонид Ильич
Шрифт:
В советское время от политического деятеля не требовалось быть эстрадным актером, совсем иных качеств от него ждали. Да, Хрущев и Брежнев были малообразованны, писали и говорили не без ошибок. А вот кто их сменил, присмотримся к ним. О смешных ошибках в речах Горбачева с хохотом говорила вся страна. Речевые уродства Ельцина воспринимали уже с отвращением. Так в лучшую или худшую сторону ушли недавние кремлевские деятели от прежних?.. История еще не закончилась, подождем ответа.
Не имея никакого вкуса к делам культуры и искусства, Брежнев тем не менее на посту Генерального секретаря должен был постоянно заниматься вопросами идеологии и принимать личное участие в решении
В этой области Брежнев двинулся по привычному для него пути, перекладывая основную ответственность на непосредственных подчиненных. Во все брежневское время главнейшим идеологом страны был М. Суслов. Важно знать, что он был выдвиженцем Л. Берии, который в своих заговорщических планах хотел противопоставить его А. Жданову как идеологу патриотического направления (год спустя после неожиданной смерти Жданова, Берия «слепил» так называемое «ленинградское дело», физически уничтожив ждановских сторонников в Питере и Москве). Суслов прослужил в партийных верхах в Кремле тридцать пять лет (только Сталин мог с ним отчасти соперничать по этому своеобразному «стажу») и все время оставался непреклонным интернационалистом, не любил исторической России, а Православие прямо-таки ненавидел. Менялись вожди, но он в этом не менялся.
Колючий, замкнутый, питавшийся одной гречневой кашей, ездивший на лимузине со скоростью не более 40 километров, он был крайне несимпатичен, его звали Кощей. Ярый ненавистник Церкви, именно он подтолкнул глупого Никиту на суровые гонения против Православия в начале 60-х. При Брежневе, у которого мать была глубоко верующей, а сам простоватый Леня сохранил все же в душе (пусть суеверный) страх Божий, Кощей опять интриговал против Церкви, но тщетно. Лишь 22 сентября 1981 года, когда Брежнев уже сильно ослаб, ему удалось протолкнуть постановление ЦК «Об усилении атеистической пропаганды». Оно было, однако, настолько секретным, что даже идеологические руководители высокого ранга его в глаза не видели (я, например, не встречал ни одного человека, его читавшего). Так и провалились предсмертные антихристовы действия Кощея в бюрократическую бездну…
Таков вот оказался у Генсека Брежнева соратник в Политбюро по идеологии. Простоватый Леня, скучавший по молодости лет над цитатами из Маркса и Ленина и отродясь не открывавший тяжелых томов их сочинений, явно тушевался перед начетническим всезнайством Кощея. Более того, с тем невозможна была охота и послеохотничьи развлечения, что тоже очень сдерживало Брежнева в общении с ним. Подготовку идеологических вопросов он всегда оставлял за Сусловым.
Так было, и о том все знали. Но Леонид Ильич, как мы теперь знаем, был совсем не прост, хотя никогда не корчил из себя знатока «искусства и литературы», как пошлый и самоуверенный Никита — вот уж истинный простак! Недавно о том интересно рассказал А. Байгушев, имевший возможность наблюдать Генсека в домашнем, так сказать, кругу.
«Александр Николаевич Яковлев в «Сумерках» оскорбленно вспоминает, как Брежнев начал рассказывать о том, как еще в Днепропетровске ему предложили должность секретаря по идеологии. «Я, — сказал Брежнев, — еле-еле отбрыкался, ненавижу эту тряхомудию, не люблю заниматься бесконечной болтовней…» «Произнося все это, Брежнев, — сердится Яковлев, — поднял голову и увидел улыбающиеся лица, смотрящие на меня. Он тоже повернулся в мою сторону. «Вот так», — добавил он и усмехнулся».
Могу вполне предположить, что Яковлев не преувеличивает: все именно так и было. На Брежнева страшное впечатление произвел позор Хрущева, и он панически боялся
А на публику Брежнев и вовсе всегда разыгрывал этакого немудреного «простачка», рабочего «рубаху парня». Всегда, явно переигрывая, с нажимом делано отшучивался: «Идеология? Это не ко мне. У нас в партии есть для этой тряхомудии Суслов». Но в узком кругу на даче в Заречье среди самых, самых своих не было для него больше объекта для постоянного высмеивания, шаржирования, чем Суслов. Между своих он искренне считал Суслова чем-то вроде задника на сцене, который прикрывает его хитрую брежневскую закулисную режиссуру. Он насмотрелся на партийную элиту, искренне в душе ее презирал».
В Советском Союзе во все времена имелись и негласные идеологические области. Ведала ими Лубянка, а во главе ее уже сам Брежнев с 1967 года поставил Ю. Андропова. Ну, о том уже сказано, напомним лишь, что русскую идею он ненавидел куда острее, чем сам Кощей. Итак, оба соратника тут — из одной колоды, и ясно, какого цвета масти были там сокрыты. Остается только оценить здоровую русскую природу самого Леонида Ильича, который на русофобскую сторону не становился никогда, даже на посту Генсека, оставшись советско-русским патриотом.
«Пражская весна» породила в Москве и Ленинграде кучки подражателей, в основном среди так называемой «творческой интеллигенции», а точнее — среди окололитературных, околокиношных и прочих советских «образованцев». Они составляли разного рода машинописные обращения «к мировой общественности», которые распространяли среди им подобной публики. И, разумеется, снабжали этим добром разного рода радиоголоса. Те озвучивали это на всю нашу огромную страну, и потрясенные советские граждане на Урале, в Закавказье или в Заполярье с изумлением узнавали, что в столице кипит борьба за «свободу»… Пиком тут стала крошечная «демонстрация» на Красной площади в Москве в дни ввода наших войск в Чехословакию.
Ну, демонстрантами занялось ведомство Андропова, а более многочисленными протестантами и подписантами — ведомство Суслова. Суровый Кощей словоблудия не любил, причем всякого. Болтунов наказали, хоть и очень мягко, уж совсем не по-сталински. Сохранился затерянный в пыли времени документик — о наказании членов Союза писателей Москвы, в тех делах особенно наследивших. Все отделались выговорешниками разных видов, но куда более характерно другое. Из тридцати пяти фигурантов лишь несколько оказались русскими, включая известного впоследствии Владимира Максимова, а более тридцати прочих — с совсем иными данными в «пятом пункте». И то был точный срез национальных соотношений в данном раскладе. С тех пор и в течение всех семидесятых Суслов и Андропов неуклонно одергивали разного рода «диссидентов» (об этом речь далее), но проделывали это осторожно, ибо Брежнев крайностей не любил и их не одобрял, хотя в непосредственные дела обоих ведомств не влезал.
Только раз он вмешался в дела сусловского ведомства, и весьма решительно, и по очень важному вопросу, в 1975 году был подготовлен очередной том «Истории КПСС» о первом послевоенном десятилетии. Руководителем был Б.Н. Пономарев, имевший образование «красного профессора», но ставший «академиком от ЦК КПСС». Был он твердым, но скрытым противником Сталина. В макете тома отрицательно осветили XIX съезд партии, прошедший в 1952 году, последний сталинский. Не сообразил пустяковый «академик», что Генсек Брежнев был избран в Центральный комитет, а потом и в Секретариат именно на том самом съезде.