Дорогой пародокса

Де Ченси Джон

И тут больше ничего не было. Абсолютно ничего.

28

Ничего. Я подумал, что такого не может быть, поэтому я заполнил пустоту тем, что мне пришло в голову.

– Пусть хоть что-нибудь будет, - попросил я.

И на тебе. Возле меня был Юрий.

– Рассматривай следующие события как события, происходящие вообще вне времени, - сказал он.

– Ну, знаешь, мне это не по зубам, - ответил я.

Он рассмеялся.

– Я тебя знаю очень мало времени, Джейк, но могу сказать, что ты один из самых примечательных людей, какие только попадались

мне на веку.

– А мне это все говорят.

– Так и должно быть. Пойдем?

– Куда? Тут же ничего нет, куда можно было бы пойти. Собственно говоря...
– я обнял его за плечи.
– Слушай, Юрий, старина. Ты же не собираешься мне сказать, что ты - дух прошедшего рождества, как у Диккенса, или что-нибудь в этом роде?

Он на миг задумался.

– Диккенс? Да, Диккенс. Боюсь, что я очень плохо знаю английскую литературу.

– А я, наоборот. Я всегда обожал Достоевского. Могу тебе построчно и постранично цитировать "Идиота".

– Я его никогда не читал.

Я был потрясен.

– И ты еще называешь себя образованным человеком?

– Вряд ли. Вселенную надо защищать от ученых, чьи интересы связаны с литературой.

– Ну хорошо, ты выполнил свой долг. Ну, а что ты хотел сказать?

– Давай пройдемся, Джейк.

– По чему именно мы собираемся пройтись? Не понимаю... Ох!
– Тут я почувствовал под ногами пол, слегка скользкий, словно свеженатертый. Я посмотрел. Пол блестел.

Мы пошли. Пока мы шли, я чувствовал, что нас как будто окружает огромный зал. Невидимый, словно черное на черном, но он чувствовался. Крыша его была где-то в нескольких километрах над нами. Наши шаги отдавались эхом.

– Это мой собственный спектакль?
– спросил я.

– Частично. Мне нравится то ощущение пространства, которое ты создал.

– Огромный домище, - сказал я.
– А что это?

– Может быть, конференц-зал. Может быть, что-нибудь еще.

– У меня есть вопрос.

– Давай.

– Он довольно приземленный. Насчет порталов. Они создают не один проход?

– А, ты имеешь в виду тот портал, через который как раз сейчас проезжаешь?

– Ну, пусть так...

– Да, обычно проход не один. Комплекс цилиндров создает целое множество пространственно-временных искажений. Большая часть вторичных проходов на самом деле непроходима. Они не используются. Это уже какое-то время известно, разумеется, результаты этих исследований широкой публике неизвестны. Как ты понимаешь, колониальные власти подвергают строгой цензуре все публикации. Вторичные эффекты довольно трудно увидеть, если не знаешь, что искать.

– Ясно. Спасибо.

Вдалеке я что-то увидел. Мы подошли поближе, и я увидел, что это был Прим, вернее, какая-то огромная его статуя. Если это и была статуя, то она говорила.

– Теперь мы пришли к заключению, - сказала статуя, а голос звучал, как голос Прима. Статуя была километра два в высоту.

– Воистину, - раздался голос Богини.

Прим сказал:

– Ты удовлетворена конструкцией? Его логические элементы больше не

оскорбляют тебя?

Я повернулся и посмотрел. Богиня надвигалась на нас из такой огромной дали, что я мог протянуть руку и коснуться ее.

– Не столько логика меня оскорбляет, сколько отсутствие элегантности решения, - ответила Богиня.

– Тогда ответь - что важнее? Элегантность или действенность?

– И то, и другое - первостепенной важности.

– Тогда в том, что ты говоришь, есть правда. И все же я нахожу изъяны в твоем цветовом решении мыслеразветвления.

Я наклонился к уху Юрия.

– Кто что в чем находит?!

– Не каждая идея может быть выражена словом, увы, - ответил Юрий. Он говорил шепотом.
– Ну, это очень трудно передать.

– А о чем они вообще, черт побери, говорят?

– О тебе.

– Н-да.

И снова голос Прима разнесся в темном зале.

– Неужели это решение так трудно принять?

– Оно абсолютно неприемлемо.

– Так же неприемлема негибкость, косность и слепой отказ позволить водам течь туда, куда они текут. (Последнее, наверное, лингвистически неправильно.)

– И столь же зловредна непоправимая небрежность. Сила, которая протекает через наше сознание, подчиняется каналам, которые все же сдерживают ее в нужном русле. Самый сильный стебель сгибается под ветром.

Я наклонился и прошептал:

– Я знаю, что она имеет в виду. Сила, которая выталкивает росток сквозь землю из зерна, ведет мою машину через день.

Юрий поморщился.

– Извини, что все так туманно и загадочно. Действительно, звучит, как чушь.

– Значит, я больше не имею никакой власти над тем, что тут сейчас творится? Это больше не мой спектакль?

– Ну, не совсем. По крайней мере, не содержание. Может быть...

Видения исчезли.

– Так что же все это значит, Юрий?

Он рассмеялся.

– В этом весь вопрос, правда? Возможно, это связано с тем, что вселенная сама с собой схватилась. Что же касается Космострады - моего личного занятия и головной боли, - то достаточно сказать, что во вселенной, полной тайн, это еще одна тайна. Космострада не существовала, следовательно, ее надо было изобрести. Миллионы разумных рас, на миллиардах миров, а между ними немыслимые расстояния и неумолимые законы физики. Одиночество! Невозможная проблема, которую существа, создавшие Дорогу, решили с помощью науки, которой потребовались миллиарды лет, чтобы развиться. Науки, которая перегнула и сломала все известные законы...

– Юрий, - сказал я, - позволь тебе кое-что сказать. Я по уши сыт метафизикой. Мне совершенно неинтересно. Я хочу знать только одно: что случилось с Дарлой?

– Мне очень жаль, Джейк. Сочувствую твоему горю.

Мне хотелось его ударить.

– А моему гневу ты тоже сочувствуешь?

– Да, конечно... но...

Лицо Юрия стало расплывчатым, потом снова сфокусировалось.

– Не надо, Джейк. Не надо ни грустить, ни гневаться. Ты можешь мне поверить?

– Что? С ней все в порядке?