Дорогой, я стала ведьмой в эту пятницу!
Шрифт:
Подруги принялись на нее орать, но что-то случилось с приемником — громкость заклинило, и они не смогли сделать потише. Ко всему прочему он отказывался выключаться, пока не заглушишь машину, так что до места девушки ехали под грохот хитов восьмидесятых.
На Курском они оставили машину на платной стоянке, поймали такси и поехали в «Лето».
— Какие предчувствия? — беспокоилась Маша.
— У меня хорошие! — воскликнула Лиза.
— Не знаю… — Варя пожала плечами. — Меня что-то беспокоит. Не пойму что, но как-то на душе не очень…
— Да брось ты! — отмахнулась Лиза. — Вечно ты паникуешь.
Если бы Лиза не забыла, что Варя в последнее время чутко предугадывает то, что случится в будущем, она бы насторожилась. Но ей было недосуг — она наконец-то вышла в свет, и был шанс найти любовь всей своей жизни — хотя бы на эту ночь. В ней взыграл охотничий азарт…
В клубе они влились в толпу стильно одетых людей и прорвались к бару, где заказали текилу, потом еще текилу и еще текилу — пока не почувствовали себя свободными от неуверенности и предрассудков.
Глава 34
Головные боли становились все сильнее. Денис перепробовал все возможные средства, но ничего не действовало. «Ненавижу Землю… — стенал он, прикладывая ко лбу ледяной компресс. — Боль, смерть, глупость…»
Но больше всего он ненавидел женщин — особенно этих трех идиоток. За ними, конечно, смешно было наблюдать, как они трепыхаются, но все-таки утомительно. В стремлении казаться искренним, любящим и заботливым он слишком близко их подпустил к себе — это же надо было так лопухнуться!
Как вообще эти самки, которые годны лишь для того, чтобы продолжать род человеческий, род Адама, могли столько о себе возомнить? «У женщин после родов нужно забирать детей, пока они не успели их испортить!» — думал он.
Денис не понимал, отчего мужчины церемонятся с этими нервными, нелепыми созданиями, отчего находятся в такой зависимости от их грудей и задниц, которые, едва только этим отродьям Евы исполнится двадцать пять, начинают увядать, зарастать жиром, и на них уже невозможно взглянуть без отвращения!
Он ведь сначала думал, что и он — как все. В пятнадцать лет Денис уже знал, что мать — глупое, никчемное существо, которому нужно говорить, что делать. В шестнадцать ощутил себя главой семьи, а в семнадцать узнал, что его отец — властелин мира. Денис с презрением наблюдал за ровесниками, которые бегали за девицами и наивно полагали, что задача настоящего мужчины — жениться на какой-нибудь кулеме и родить сына. Но все-таки сына, не дочь! Девочки! Их отдают в чужую семью, у них нет собственной фамилии, они могут лишь заниматься грязной работой — убирать, стирать, в лучшем случае — готовить.
Денис присматривался к ним, наблюдал, как загораются их глаза, когда на них похотливо смотрят мужчины, следил за тем, сколько те болтают с подружками — бездарная, как и вся их жизнь, трата времени, — видел, как они покупают одежду — с какой алчностью, с каким тщеславием… Он не мог представить себе, что возьмет одну из них в жены, будет говорить о любви, чтобы потом стесняться ее так же, как своей матери.
Всю жизнь, тысячу лет, он посвятил тому, чтобы женщины знали свое место. Но эти сучки оказались живучие, а уж то, что творилось сейчас, он и в страшном сне представить не мог.
— Почему же Он сразу не сделал их равными мужчинам? — кричал Денис однажды отцу. — Если они и правда этого заслуживают!
— Бог умеет терпеть, — отец пожал плечами. — Ты еще не понял, что Адам — несовершенство? Первый избалованный ребенок, слишком агрессивный, слишком эгоистичный. Ева — его любимое творение.
Последнее замечание Денис пропустил мимо ушей — решил, что отец в своей излюбленной манере смущает его, проверяет на прочность. Отец появлялся редко, и Денис очень старался угодить ему, он был уверен, что остальные его дети — ничтожества, не умеющие мыслить широко. Он хотел быть лучшим, хотел доказать всей Вселенной, что законы бытия несовершенны, что они устарели. Даже люди талдычат о новом мессии, так пусть он явится — в его, Дениса, лице. Никто ведь не обещал, что мессия придет с той стороны.
— Лида, — позвал он, — помассируй виски.
Лидия сошла с портрета, который висел в гостиной, устроилась рядом с Денисом, положила его голову себе на колени и поинтересовалась:
— Мигрень?
— Проклятие… — прошептал он. — Три тупые ведьмы…
— Что они тебе сделали? — воскликнула Лида.
Он повернулся к ней:
— Ты что-то знаешь?
В глазах Лиды мелькнул испуг.
— Я тебя еще раз спрашиваю: что ты знаешь? — спокойно повторил он. — Если ты немедленно не расскажешь, я тебя посажу в почтовую марку!
Женщина покраснела и сжалась, словно опасаясь, что он ударит ее.
— О чем ты? — пропищала Лида. — Денис, отчего ты нервничаешь? Тебе надо быть поспокойнее, все говорят…
— Кто — все? Кто смеет меня судить? Кому вообще до меня есть дело? Но ничего, я докажу, я всему миру докажу!.. Со мной будут считаться, я заставлю…
Лида смотрела, как он машет кулаками, как сердится, и ей сделалось так его жалко, что она встала, прижала его голову к своей груди, погладила. Поначалу он дергался, отпихивался, но скоро заплакал — сильно и горячо.
Лидия поплакала вместе с ним и все ему рассказала.
— Я имею полное право провести опыт в поддержку моей теории! — настаивал Денис.
— Параграф четыре тысячи девятый пункт «к» гласит, что никто не имеет права насиловать волю людей, даже если речь идет о жизненно важных для всего мира вещах, — парировала Анжела. — Так что извини, друг, ты не прав.
— Я никого не насиловал! — закричал Денис. — Они сами!
— Но сейчас-то они против. — Анжела пожала плечами. — Опыт не удался.