Шрифт:
Глава 1. Черный дым
Как холодно…
Почему так холодно?
И мокро…
Мокро-то почему? Что со мной произошло, что я и вымок и замерз?
Нет, серьезно, что произошло? Я совершенно ничего не помню.
Нет, что-то помню. Помню Аяку с копьем, помню надвигающиеся корабли культистов…
Больше ничего не помню. Как ножом отрезало. Полная пустота и чернота в голове. Я не помню даже боя. Бой был?
А что было после боя? Как я из пустыни перенесся туда, где холодно и мокро? Может быть, я в оазисе упал в озере?
Нет, чушь, тогда было бы жарко и мокро. Или, как минимум,
Может быть, сейчас ночь? Не зря же вокруг так темно, что даже звезд на небе не видно.
Нет, стоп. Это мои глаза закрыты, поэтому и темно. Надо открыть. Осмотреться. И понять, что же происходит.
Да, легче сказать, чем сделать. Глаза ни в какую не открывались, будто веки сшили между собой. Никакие усилия не могли заставить их открыться. Максимум – чуть-чуть приоткрыть, до узенькой щели, через которую даже свет едва пробивался. Моментально заболела голова и нехорошо заворочался желудок. Странное и очень мерзкое ощущение – одновременно и подташнивает и скручивает голодными судорогами, будто я двое суток ничего не ел.
Да что же со мной происходит? Никогда еще в этом мире я не чувствовал себя так мерзко! Даже когда лишался сил демона и вынужден был полагаться только на свои природные данные, даже в окружении чумной паутины, даже с обожженной половиной тела – никогда еще я не чувствовал себя таким беспомощным!
Кстати, о демоне…
Рогатый… Ты тут?
Кто еще из нас рогатый…Где твоя баба?
Если бы я видел, может, я бы тебе и ответил. Скорее всего, где-то рядом.
Ни хрена. Рядом нет ни капли магии. Ни одной твоей бабы, ни второй.
Говоришь так, будто ты не видишь.
Я и не вижу. Я же смотрю твоими глазами. Говорю только о том, что тебе без меня недоступно – о магии.
Понятно. Ничего толкового от демона не добиться, снова придется все делать самому.
И в первую очередь надо открыть глаза.
Не знаю, сколько я мучился, но ценой нечеловеческих усилий глаза я все же разлепил. По чуть-чуть, по миллиметру, каждый раз заново привыкая к палящему солнцу. Пытался поднять руку, чтобы прикрыть глаза от жестоких лучей, но руки не слушались. Сперва в голову пришла ужасная мысль, что я каким-то способом получил травму позвоночника и потерял контроль над телом, но потом понял, что чуть-чуть шевелить руками я все же могу. Просто это практически невозможно заметить из-за большого сопротивления окружающей среды.
Плещущейся окружающей среды.
Я что, в воде? Это бы объяснило и холод и почему мне мокро. Хотя нет, холод бы не объяснило – в пустыне не бывает так холодно, если только ночью. А ночью не бывает солнца.
Хотя, судя по окружению, я уже и не в пустыне. Скосив глаза, я зацепил краем зрения густые кроны деревьев, и окончательно в этом убедился. Нет таких деревьев в пустыне, там только пальмы и кактусы.
Итак, я не в пустыне.
Тогда где я? И как я здесь оказался? И почему ни хрена не помню?
Следующие три вечности я занимался тем, что пытался расшевелить собственные конечности. Они закостенели от холода, промерзнув буквально до костей, и приходилось заставлять их двигаться, начиная с движений кончиками пальцев с миллиметровой амплитудой. На правую руку ушло минуты две, не меньше, зато когда я смог ее поднять, дело пошло намного веселее. Пусть она все еще была деревянная и плохо слушалась, теряя по пути половину посланных ей нервных синапсов, но она хотя бы двигалась, и с ее помощью я мог разминать остальные конечности, помогая разогнать застоявшуюся кровь.
Не меньше десяти минут ушло у меня на то, чтобы привести тело в такое состояние, в котором я смог хотя бы сесть. Сесть и осмотреться, поворачиваясь всем телом, потому что шея отдельно поворачиваться отказывалась.
И, когда я повернулся вправо, то сильно об этом пожалел.
Буквально в каких-то пяти метрах от меня, очень удивленный тем, что плесневелая коряга внезапно зашевелилась, стоял огромный бурый медведь. Смотрел на меня, сжимая в челюстях дохлую рыбину, и не шевелился. Как загипнотизированный.
Я не шевелился тоже. Проверять, кто из нас сильнее – трехсоткилограммовый зверь, или человек с возможностями демона, которые еще не факт, что работают в моем нынешнем состоянии, совсем не хотелось.
Вроде я слыхал, что, если замереть, то хищники перестают воспринимать тебя как добычу. Надеюсь, что это правда, потому что убегать сейчас я не смог бы… по множеству причин. Не говоря уже о том, что бегство вроде бы наоборот провоцирует хищников на атаку.
Медведь пошевелил носом, шумно вдохнул и выдохнул, будто действительно потерял меня из виду и теперь пытался вынюхать. Черный кожаный нос, размером с мою ладонь, описал в воздухе несколько восьмерок, снова шумно втянул воздух, маленькие глазки недоверчиво сощурились, будто медведь никак не мог сопоставить информацию от разных источников чувств, и наконец, приняв какое-то решение, хищник развернулся на задних лапах и почесал прочь.
Почувствовав жжение в груди, я впервые за все это время игры в гляделки выдохнул. Не знаю, что конкретно помогло – то ли то, что я не шевелился, то ли то, что мокрый насквозь, я, скорее всего, и пах тоже как болотная коряга, то ли медведь чуял во мне скрытую опасность… Не знаю, что помогло, но хорошо, что помогло. Драться с медведем, даже если демон во мне жив и здоров, и я смогу воспользоваться его возможностями, все равно не хотелось.
Наконец толково осмотревшись, я выяснил, что сижу на берегу реки, или, вернее будет сказать, возле берега – на мелководье, глубиной как раз столько, чтобы меня не снесло течением, и как раз столько, чтобы я не захлебнулся. Река широкая – переплыть можно, но не мне с моими далеко не лучшими навыками, но не очень быстрая – наверное, только поэтому меня и не утащило течением еще дальше.
Что меня тащило течением вообще, было совершенно очевидно – как-то же я здесь оказался?
На мне была все та же одежда, в которую я был одет в тот момент, когда узнал, что копье все это время была у Аяки – белая рубашка с воротом на шнуровке и белые штаны, полусапоги из коричневой кожи, разве что белая солнцезащитная хламида отсутствовала. Вся одежда, конечно, была мокрая насквозь и пестрела многочисленными дырами, словно меня волки грызли, но зато сам я был практически невредим.
Внешне, во всяком случае.