Доспехи дракона
Шрифт:
Но вот из тьмы вынырнула высокая фигура в черной ризе. Наставник остановился перед своим учеником и кивнул, приглашая молодого человека следовать за собой. Миновав несколько галерей и переходов, спустившись вниз по широкому пролету лестницы, они очутились в самом центре огромного здания, в котором юноша обитал с тех пор, как себя помнил. Через некоторое время они с учителем спустились еще ниже по нескольким длинным лестницам. Коридоры, которыми они теперь следовали, были уже, чем наверху. Воздух, неподвижный, теплый и влажный, казалось, был пропитан испарениями вод того озера, посреди
Подойдя к одной из дверей, мастер откинул щеколду и вошел в полутемное помещение без окон, освещенное лишь тусклым светом факела, мерцавшего на стене под самым потолком. Ученик последовал за ним. Посреди комнаты возвышалась пирамида, составленная из нескольких деревянных бадей, намертво прикрепленных к прочным столбам. В самой нижней, стоявшей на каменном полу, в такт их шагам заколыхалась вода.
Мастер указал на пирамиду и вышел, оставив ученика в белом балахоне одного.
Юноша поднял нижнюю бадью, единственную не прибитую к столбу, и принялся за работу. Задание, полученное им от наставника, состояло в том, чтобы выливать воду из нижнего сосуда в самый верхний, а затем, поставив пустую бадью на прежнее место, дождаться, пока вся вода через отверстия в днищах прикрепленных к столбам бадей не перетечет в ту, которую он только что опорожнил. Процедуру эту ему следовало повторять до тех пор, пока от мастера не будет получено какое-либо иное приказание.
Их общение с наставником проходило в безмолвии. Какая-то часть его сознания, воспринимая вопросы учителя, давала на них мысленные ответы, но уста его при этом всегда оставались сомкнутыми. Тем не менее он отдавал себе отчет в том, что умеет разговаривать, что смог бы произносить слова и строить из них фразы, если бы это дозволялось здесь таким, как он. Ведомо ему было также и то, что он не всегда жил в этом огромном здании. До того дня, когда он впервые проснулся на узком тюфяке в своей полутемной келье, у него была какая-то другая жизнь. Но он решительно не помнил, ни какая именно, ни где она проходила. Отсутствие воспоминаний о прежнем своем существовании нимало его не тревожило. Откуда-то ему было известно, что теперь это не имело значения.
Вода сочилась из верхних бадей в нижние. Он механически выполнял привычную работу, а мысли его тем временем блуждали где-то далеко, принимая форму образов, неотчетливых и едва уловимых, хотя и весьма красочных, словно расплывчатые цветовые пятна.
Он увидел уголок пляжа, огромные волны, ударявшиеся о скалы. Затем эта картина потускнела, сменившись другой: земля, покрытая чем-то белым. Ощущение холода. Из самых потаенных глубин его сознания вдруг выплыло слово снег и тотчас же исчезло вместе с белым пушистым покровом, устилавшим почву. Образы стали сменять один другой все быстрее. Вот невольничий лагерь на болоте. Кухня в клубах пара и дыма, чья-то добродушная воркотня, стайка мальчишек у огромной плиты.
Течение его мыслей было остановлено вопросом наставника. Так бывало всегда. Стоило ему углубиться в свои неотчетливые воспоминания, как мастер тотчас же завладевал его вниманием. Если мысленный ответ, который он не задумываясь давал на безмолвный вопрос, оказывался верным, учитель задавал ему следующий. Неверно понятый, вопрос повторялся. А порой после ошибочного ответа мастер умолкал, предоставляя ему продолжать свой бессмысленный труд, и повторял вопрос через несколько часов, дней или недель.
Юноша в белой сутане почувствовал, как чужие мысли и чужая воля проникли в его сознание.
— Что есть закон? — тускло, монотонно и безжизненно вопросил учитель.
— Закон есть основа, на которой зиждется вся наша жизнь. Он
— ее единственный смысл.
— Что является наивысшим воплощением закона?
— Наивысшим воплощением закона является Империя.
— Кем являешься ты сам?
— Я — слуга Империи.
Прежде чем задать следующий вопрос, наставник помедлил. Он наверняка придавал ответу на него весьма большое значение.
— Как именно ты намерен служить Империи?
Он не раз уже пытался отвечать на этот трудный вопрос, но каждый раз мастер разочарованно умолкал, явно ожидая от него каких-то других слов. Но каких именно? Это было ему неведомо. Он задумался, ненадолго уйдя в себя, и наконец мысленно произнес:
— Как мне будет угодно.
На сей раз он добился успеха. Мастер тотчас же задал ему следующий вопрос:
— Где твое место?
Он снова погрузился в размышления, предчувствуя, что самый очевидный из ответов окажется неверным. Но ему все же захотелось убедиться в этом.
— Мое место здесь.
Мысленный контакт с наставником, как он и подозревал, тотчас же прервался. Он понимал, что тот испытывает его, но не представлял себе причин и целей испытания, которому подвергался. Теперь ему предстояло долго размышлять о последнем вопросе мастера, чтобы рано или поздно дать на него верный ответ.
Этой ночью ему приснился странный, тревожный сон.
Он увидел невысокого мужчину в коричневом балахоне, подпоясанном веревкой. Тот шел вперед по пыльной дороге, а он смотрел ему вслед. Оглянувшись, незнакомец с улыбкой произнес:
— Поторопись! Времени у нас мало. Ты не должен отставать от меня!
Он очень хотел нагнать мужчину, чтобы пойти рядом с ним, но не смог даже сдвинуться с места: руки и ноги его оказались связанными. А незнакомец в коричневом успел уже удалиться на достаточное расстояние. Но вот он снова оглянулся и, кивнув, сказал:
— Ну что ж! Не все сразу!
Он собрался было ответить незнакомцу, но язык отказывался повиноваться ему. Тогда его странный собеседник провел ладонью по черной бороде и, глядя ему в глаза, произнес:
— Пойми главное: ты сам виновник своей неволи!
Он опустил глаза и увидел свои голые ступни, покрытые дорожной пылью. Незнакомец снова зашагал вперед. Он попытался сделать шаг, но путы на руках и ногах по-прежнему сковывали его движения.
Он проснулся в холодном поту.
Наставник опять повторил свой вопрос о том, где его место, и ответ: Там, где я нужнее всего, снова был отвергнут. Он трудился над новым бессмысленным заданием. На сей раз ему приходилось втыкать деревянные шпильки в растянутый на козлах холст. Шпильки проскальзывали сквозь ткань и сыпались на пол. Он подбирал их и снова вонзал в плетенное из грубых нитей полотно.